Марго проследила за направлением ее взгляда. Плотный мужчина лет тридцати пяти с одутловатым лицом и тяжелым взглядом из-под мохнатых бровей. Как-то странно и неприятно царапнуло по сердцу.
— Ишь как глядит, прямо до дыр.
— Я его не знаю.
— И хорошо. Малосимпатичный тип. Так как? Попробуешь?
— Наверное. Вот только…
— Что?
— Володя. Не знаю, как он к этому отнесется.
— Поставим его перед фактом. Потом разберемся, сразу и с обоими. Ну как, рискнешь?
— Рискну. Может быть, я ей еще не понравлюсь.
— На это можешь не рассчитывать.
Уходя, Марго оглянулась. Того человека нигде не было видно, и Марго сразу же забыла о нем. Мало ли мужчин глазеют на нее на улицах.
В Текстильных мастерских на Садовой было шумно и суматошно. Туда-сюда сновали женщины с сантиметрами на шеях и булавочными подушечками на запястьях, звенели ножницы, мягко стрекотали швейные машинки. Тут же художники корпели над эскизами. Работа кипела.
Варвара Панова, молодая еще женщина с гладкой прической и простоватым широким лицом, была здесь очевидным центром притяжения. Именно к ней обращались за советом и одобрением, ее приказы и распоряжения выполнялись неукоснительно. Словно невидимой дирижерской палочкой, руководила она этим разноголосым оркестром.
Ирина сделала Марго знак скинуть шубку и подвела ее к Пановой.
— Варя, доброе утро. Вот пополнение привела. Познакомьтесь. Моя подруга, Марго Басаргина.
— Здравствуйте.
Панова решительным жестом протянула ей руку. Марго ощутила ее твердое, почти мужское пожатие.
— Здравствуйте, Марго. Ничего, что я сразу по имени? У нас попросту.
— Так даже лучше.
— А что это за унылое платье? Совсем вам не идет. Марго слегка опешила от такого начала и даже не нашлась что ответить.
— Диву даешься, что наши женщины делают с собой, — продолжала между тем Панова, нимало не озаботясь ее явным замешательством. — Вас раскрепостили, сняли узду. Делай что хочешь, а они цепляются за старые тряпки. Надо ломать навязшие на зубах каноны. Революция в одежде — это революция в умах. Вы не согласны?
— Согласна, но…
— Вот именно, что «но». Эти юбки узкие — ужас что такое! Покажите, как вы в ней ходите.
Марго, безотчетно повинуясь ее властному тону, сделала несколько шажков.
— Вот-вот. Семените, как гусыня. А ведь хочется шагнуть широко и свободно прямо в новую жизнь. Так или не так?
— Варвара Петровна, — позвала ее подошедшая девушка в синем халатике. — Привезли образцы тканей для рабочей одежды. Сейчас будете смотреть?
— Сейчас, конечно, когда ж еще. Заждались совсем. А вы пока мерку с нее снимите. Поставим на костюмы.
Панова отошла, решительно и широко шагая. Прямо в новую жизнь, подумала Марго. Хорошо, когда у человека есть свое любимое дело, особенно если ты женщина. Марго вспомнила Татьяну, и такой никчемной и пустой показалась ее жизнь. Суррогат, одно название. И она, Марго, наверное, показалась Пановой такой же карманной душечкой.
— Что это она на меня так ополчилась? — шепнула Марго Ирине.
Та только засмеялась:
— Надо принимать Варвару такой, какая она есть. Валькирия, воин в юбке. Ты не обиделась?
— Нет.
— И правильно. Это все равно что обижаться на вулкан. Бессмысленно и небезопасно. Она хочет всех обратить в свою веру, и пока ей это удается. Здесь работают только единомышленники.
Тут к Марго подскочили две девушки с сантиметрами, затормошили, закрутили, заставили поворачиваться так и сяк. Она подчинялась их командам, поневоле заряжаясь их энтузиазмом. Новый, незнакомый мир открывался перед ней, и от этого на душе становилось весело.
Володя отодвинул тарелку с разваристой картошкой и, откинувшись на стуле, с наслаждением вытянул ноги.
— Уф-ф-ф! Только сейчас почувствовал, как устал.
— Ты наелся? А то у меня сегодня больше ничего нет.
— Спасибо, более чем. Ты не представляешь, как все переменилось всего за один год. Стоило отменить продразверстку и дать людям глоток свободы, как заготовки хлеба резко подскочили. Слава Богу, власти вовремя поняли, что рабский труд из-под палки непродуктивен по определению и никаких положительных результатов не дает. Народ истосковался по мирному свободному труду. Никакому нормальному человеку не хочется нарушать закон, укрывать что-то, закапывать. Добровольно сдадут, что положено, если не забирать последнее. Да ты не слушаешь меня.
Марго собирала со стола тарелки, что-то вполголоса напевая себе под нос.
— Я слушаю.
— А вот и нет. Ты такая прелесть в этом фартучке. Пойди-ка сюда.
Он поймал ее за руку и потянул к себе. Она уютно устроилась у него на коленях, не переставая мурлыкать, машинально перебирая его волосы.
— Что происходит?
— Ничего особенного.
— Не пытайся перехитрить старого волка. Что-то в тебе появилось новое, не могу понять что.
— Да так. Снег тает. Весной пахнет. Пьянею понемногу.
— Мне нравится.
— Правда?
— Да. Мне вообще нравится все, что ты делаешь. И когда ты радуешься, и когда злишься, и даже когда скучаешь. Ты ведь частенько скучаешь без меня, да, крошка?
— Бывает.
Только с этим уже покончено, чуть не добавила она, но вовремя сдержалась. Еще не время. Марго прикоснулась губами к его прохладной щеке. Запах его кожи, такой родной и пьянящий, взволновал ее. Она шаловливо скользнула язычком по мочке его уха.
— Посмотрим, насколько тебя утомили на этой твоей работе.
— Да уж не настолько, чтобы не…
Она уже расстегивала ремень на его брюках, попутно убеждаясь, что он говорит чистую правду. Она пересела на край стола. Юбка медленно скользнула к талии, обнажив длинные стройные ноги.
— Ты когда-нибудь занимался любовью с горничной, прямо как есть, в платье и фартучке?
— Никогда.
— Все когда-нибудь бывает впервые. Сегодня я твоя горничная.
— О, Марго, ты сводишь меня с ума!
— Докажи мне это.
Она откинулась назад, ощутив спиной твердую поверхность стола. Он вошел в нее поспешно, без всяких прелюдий, и это было как раз то, чего она сейчас хотела. Игра превращалась в реальность. Сладостная дрожь сотрясла обоих.
Человек в доме напротив стиснул зубы и поудобнее приладил к глазам бинокль. Дыхание со свистом вырывалось из горла, губы пересохли, бедра конвульсивно задвигались, будто это он овладел распростертым на столе телом в ярко освещенной комнате.
Володя подергал ручку, постучал, еще раз, громче. Ни звука, ни шороха. Это могло означать только одно — Марго дома нет. Он вдруг ужасно расстроился, словно она обманула его, обещала быть и ушла. На самом
