убивало его. Он не может причинить ей вреда, не может никак зацепить ее, ее внутренняя суть недоступна для него. Словно она впорхнула в его окно, присела на его стол, пригладила растрепавшиеся перышки и сейчас снова упорхнет. И тут же забудет о нем. Проклятая ведьма.
— Проклятая ведьма, — пробормотал он. — Проклятая ведьма. Убирайся вон из моей жизни, вон…
Марго поняла, что «аудиенция» закончена. Изо всех сил сдерживая себя, чтобы не спешить, не нарушить гипнотическое молчание, повисшее в кабинете, она оделась и пригладила волосы. Игнатьеву показалось, что это произошло в один миг. Она сделала какое-то неуловимое, плавное движение и преобразилась. Ведьма. Холодная и неприступная, как айсберг. А он, Игнатьев, который одним пальцем может стереть ее в порошок, сидит перед ней, раздавленный, кастрированный и униженный, и мается от сознания собственной неполноценности. Он опустил голову на руки и затих.
Когда он очнулся, ее в кабинете уже не было. Она исчезла бесшумно, невесомой, бесплотной тенью, как сквозь стену прошла. За окном барабанил холодный осенний дождь. Серое небо придвинулось вплотную и навалилось на него свинцовой тяжестью. И тут он с убийственной ясностью понял, что ему больше не подняться.
Уронив несколько слов в телефонную трубку, Игнатьев вынул из ящика стола пистолет и, зачем-то протерев его платком, аккуратно вложил дуло в рот.
Марго стояла на углу Лубянской площади и терпеливо ждала. Холодные струи дождя сбегали по ее лицу, как запоздалые слезы, затекали за воротник, но она не чувствовала холода. Пальто намокло и давило на плечи, но она не чувствовала тяжести. Сколько она уже простояла здесь? И сколько еще простоит? Не важно. Она ждет его и дождется.
Но она не дождалась своего Володи. Он не вышел к ней ни через час, ни через два, ни позже. Уже стемнело, зажгли фонари. Желтые круги, как рыбий жир, растекались в лужах. Когда-то, в другой, живой жизни, Марго любила бродить под дождем, крепко взяв под руку Володю, прижавшись к нему крепко-крепко, чтобы поместиться под одним зонтом. В сущности, ничто так не сближает людей, как прогулки под зонтом, уютным пристанищем для двоих, где третьему уж точно нет места. И весь окружающий мир надежно отделен пеленой дождя. Да, Марго любила дождь, но сегодня она была одна и так же надежно отделена от остального мира, которому она была совершенно безразлична. Она еще никогда не чувствовала себя такой одинокой. Потом пришла спасительная мысль. Его же вывели через другой, непарадный вход. Он уже дома, ждет ее, не понимая, куда она запропастилась в такой вечер.
— Дура, дура, дура! — твердила себе Марго, и каблучки ее ботиков торопливо стучали в такт.
Жизнь снова заиграла, зазвучала вокруг. Сигналы машин, цокот лошадиных копыт, хлюпанье подошв по лужам. Вокруг снова что-то происходило, и с ней в том числе. Она бежала домой, где ее наверняка ждет Володя, должен ждать, не может не ждать. Все, что произошло с ней в этот кошмарный долгий день, враз улетучилось, исчезло без следа. Не было ни долгих часов ожидания в неизвестности, ни ощущения леденящей поверхности стола под голой спиной, ни чужих враждебных рук на коже. Она бежала ДОМОЙ к ВОЛОДЕ.
Окна их квартиры смотрели мертвой темнотой. Марго резко остановила свой бег, будто налетела на глухую стену. Так смотрят окна ПУСТОГО жилища. Если кто-то есть внутри, спит или просто ждет в темноте, окна выглядят иначе. Почему-то она знала это.
Ночь и следующий день прошли как в забытьи. Марго неподвижно сидела в кресле, то проваливаясь в тревожный сон, полный видений, то выныривая. Вздрагивала от каждого шороха, от звука голосов на улице или в коридоре. Но каждый раз ее ждало разочарование. Постепенно ей начала открываться страшная правда: Игнатьев обманул ее. Он и не думал отпускать Володю. Хотел попользоваться ею и ничего не дать взамен. Мерзкая крыса.
Мозг лихорадочно работал. Надо что-то делать, ведь не все еще потеряно. Игнатьев говорил об альтернативе: либо смерть, либо СЛОН. Чем бы ни был СЛОН, а она уже не помнила точно, что это значит, он лучше, чем смерть. Любой слон лучше, чем смерть, потому что он живой. А пока ты жив, есть надежда.
В здании Наркомпрода, несмотря на поздний час, горело несколько окон. Марго шагнула в двери парадного и наткнулась на молоденького дежурного, который, судя по красным слипающимся глазам, изо всех сил боролся со сном. Он даже обрадовался неожиданному появлению посетительницы. Хоть взбодрится немного. На вопрос о товарище Ерофееве ответил утвердительно. Да, да, здесь еще, как всегда. Как отрекомендовать? Ах, Басаргина Маргарита Георгиевна. Не Владимира ли Николаевича жена? Знает, как же, как же. Что-то случилось с Владимиром Николаевичем? Марго только вымученно улыбнулась ему. Он принялся накручивать ручку телефона.
— Проходите, пожалуйста, Маргарита Георгиевна! — уже бодро отчеканил он. — Дмитрий Антипович ждет вас. Второй этаж. Вторая дверь налево.
Пройдя пустой предбанник секретарши, Марго сразу попала в туман папиросного дыма. Прямо дымовая завеса, подумала Марго. И как он только работает здесь.
Ерофеев ждал ее в дверях.
— Что стряслось? — коротко спросил он, усаживая ее в кресло.
Марго была благодарна ему за официальный тон и отсутствие светских политесов. Он и так был на них не особый мастер, а сейчас любое проявление человеческого участия только пробило бы брешь в защитной броне, которую она кое-как нацепила на себя, чтобы не впасть в панику.
— Володя пропал. — Выговорилось, как камень в воду. — Вернее, не пропал. Его забрали в… — Споткнувшись на полуслове, Марго выразительно обвела глазами кабинет.
Ерофеев мгновенно понял и утвердительно кивнул — говорите свободно.
— В органы, — выдохнула Марго. — По обвинению в убийстве турецкого коммерсанта Осман-бея Чилера. Обвинение сфабриковано от и до. Весь тот день и ночь он был со мной. Мы…
Она запнулась. «Мы занимались любовью, говорили и снова любили друг друга», — хотела сказать она. Но слова эти не выговорились. Второй медовый месяц. Сердце сжало ледяными тисками.
— Продолжайте, — попросил Ерофеев. Марго судорожно стиснула руки на коленях.
— Я была ТАМ вчера, — продолжала она. — Мне обещали выпустить его. Без последствий.
— Кто обещал? — Ерофеев уже держал в руке карандаш.
— Следователь Игнатьев. Он ведет дело.
— Имя?
Марго наморщила лоб, мучительно соображая. Оказалось, что для него в ее памяти нет имени.
— Не помню.
— Не важно. Не знаете, почему следователь решил закрыть дело? Появились какие-то факты в пользу Владимира Николаевича?
Марго смотрела в пол, оцепенев, не в силах поднять глаза.
— Маргарита Георгиевна? Вы слышите меня?
«Как он настойчив! Господи, да что же я! Чтобы помочь, он должен знать все».
— Чтобы как-то помочь, я должен знать все, — сказал Ерофеев, как бы читая ее мысли.
— Да, да… Я должна была взамен… отдаться ему, там же, в кабинете. — Ну вот, выговорила! — Отдаться ему, как портовая шлюха, прямо на столе. И не просто отдаться, а обслужить, как самого лучшего клиента. Вы понимаете, что я имею в виду? Или надо пояснить?
Ее всю трясло, голос дрожал, вот-вот грозя сорваться, глаза лихорадочно блестели. «Истерика, — подумал Ерофеев. — Неудивительно. Впрочем, ей же лучше. Разрядится».
— Как хотите, — спокойно сказал он, протягивая ей стакан воды.
Будничный звук его голоса и невозмутимое лицо с внимательными, но бесстрастными глазами странным образом подействовали успокаивающе. Марго глотнула воды и приложила холодный стакан к пылающему лбу.
— Извините. Я… Ну, вы понимаете. Я выполнила свое обещание. Не моя вина, что он оказался импотентом. Он при мне подписал бумагу об освобождении и отослал с секретарем. Потом дал мне сжечь липовые показания шофера против него.
— Документы можно легко восстановить.
— Да, он тоже так сказал.
«Он ведь действительно сказал мне об этом, — подумала Марго. — Как же я могла не обратить
