малышка сосет молоко из груди, которую только что целовал совершенно незнакомый мужчина. А она, Марго, наслаждалась его ласками и просила еще. Кто же она, выходит, после этого? Кокотка, демимонденка? И главное, никаких угрызений совести. Только упоительная слабость. «Это ничего, — решила Марго, — нельзя же все время быть сильной».
Утро началось с сюрприза. Марго с трудом открыла глаза, разбуженная шумом голосов и активным движением вокруг себя. Когда ей удалось сфокусировать взгляд, в поле ее зрения возник матрос с подносом.
— Это для вас, мэм, — торжественно произнес он, опускаясь на одно колено. — И еще капитан просил узнать, не пообедаете ли вы с ним за капитанским столом.
— А где он сейчас?
— На капитанском мостике, мэм. Проходим сложный участок.
— Передайте капитану, что я благодарю его и принимаю его любезное приглашение.
— Вот это да! — потрясенно протянула Клара, шумно втягивая ноздрями воздух. — Запах настоящего кофе! Матка боска! Ананасы и сыр!
— Завтракать! — провозгласила Марго. — Да здравствует капитан!
Все время до обеда Марго потратила на поиски приличного платья. Нельзя же было появиться в столь изысканном обществе в ее лохмотьях. Известно, что места за капитанским столом достаются только особым пассажирам. Это большая честь, поэтому она никак не могла ударить в грязь лицом. По нижней палубе уже разнеслась весть, что их попутчица произвела своим пением фурор на богатых пассажиров и что по этому поводу капитан приглашает ее на обед. Все женщины, и помоложе, и постарше, взялись перетряхивать свой багаж в поисках чего-нибудь подходящего.
Выручила, как ни странно, весьма пожилая дама, да что там, старушка в седых букольках, которая неожиданно для всех извлекла из недр своего кофра очень красивое бледно-зеленое платье, отделанное кружевами и украшенное большими перламутровыми пуговицами.
— Примерь, детка, сама не знаю, зачем я его с собой везу. Сшила на заказ, да заказчица не явилась. А бросить вроде жалко стало.
Кружева опасно натянулись на груди, а в остальном вполне сносно.
— Умереть не встать, — шепнула ей Клара. — Ты в нем, Марго, прям как русалка.
«Ты не человек из плоти и крови, — промелькнуло в голове Марго. — Ты — сирена, погибель моряка. — Берегись, мой капитан!
Оставшиеся до Лондона дни прошли в совершенном бреду. За обедом она сидела рядом с капитаном и совершенно не могла сосредоточиться на общем разговоре. И все потому, что чувствовала под столом прикосновение его ноги к своей, а это будило в ней сумасшедшие воспоминания о прошлой ночи. Она отвечала невпопад, но это было не важно, поскольку сидящий напротив Сэм никому не давал никаких шансов вставить хоть слово. Как она сейчас была благодарна ему за это!
Вечером она снова пела в танцевальном салоне и снова имела успех. Капитана на этот раз нигде не было видно, и это несколько испортило ей настроение. Ей не хватало его горящего взгляда, бешеного электричества, от которого потрескивал воздух, когда он был рядом.
Сославшись на усталость, она отвергла несколько приглашений потанцевать и пошла к выходу. Все правильно, давно пора опять становиться добропорядочной матерью. Хватит с нее этих авантюр.
Но благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. Не успела Марго додумать мысль о тихой размеренной жизни, как увидела его лицо в окне танцевального салона, как раз в том самом месте, где стояла недавно она, глазея на танцующих красивых людей. В том самом месте, где он увидел ее в первый раз.
Его неподвижное обычно лицо дернулось, осветилось изнутри. «А обшивочку я ему таки пробила», — подумала не без злорадства Марго. И тут же одернула себя. Не надо быть такой стервочкой. Нет, надо, надо! Это добавляет жизни перцу, не дает ей протухнуть. Она не любит капитана, он не способен тронуть ее сердце. То, что происходит между ними, называется иначе. Похоть, безумное влечение, жар. Она даже не знает до сих пор его имени и не хочет знать. Для нее он навсегда останется капитаном. Она вообще ничего не хочет о нем знать. Они пересеклись на короткий миг и так же разойдутся, оставив друг у друга незабываемые воспоминания о безумствах этих дней.
Но кроме наслаждения, он дал ее еще что-то очень важное. Она чувствовала это, но никак не могла нащупать, не могла найти слов, чтобы выразить это.
— Ты ведь исчезнешь так же неожиданно, как появилась, да? Мы войдем в Темзу завтра на рассвете.
— Значит, у нас есть эта ночь. Как чудесно, правда?
— Меня с самого начала не оставляло ощущение, что ты не человек, а птица, сирена, которая присела отдохнуть от бешеного полета на палубу моего корабля.
— Ночная птица. Да вы — поэт, мой капитан.
— Я не поэт, я — моряк. Я вижу жизнь и людей совсем по-другому. Ты просто задела меня крылом, так, походя, не задумываясь. Тебе ничего от меня не нужно, даже имя.
— Это правда. Замечательная правда. Но тебе тоже от меня ничего не нужно.
— Как сказать. Я бы хотел запереть тебя здесь, в этой каюте, как в клетке, чтобы ты пела только для меня, но…
— Но что?
— Сирены не поют в неволе.
Марго потянулась к нему и нашла губами его губы. Было так упоительно сладко ощущать всей кожей его большое мускулистое тело, сильное, требовательное и нежное, все сразу. Она поняла наконец, за что ей следует благодарить его. Он открыл ей простую истину. Если сердце ее умерло для любви, это не значит, что все потеряно. Можно любить любовью тела и наслаждаться этим.
— У нас есть еще несколько часов, мой капитан.
Сэм Голдберг сразу же развил бурную деятельность и взялся контролировать все действия Марго. Нельзя сказать, что ей это было неприятно. Ее охватила полная апатия, когда не хотелось делать никаких резких движений/принимать решения, строить планы.
— Не волнуйся ни о чем, детка. Папа Сэм обо всем позаботится.
Он еле-еле дал ей возможность проститься с Кларой и всем ее семейством. Марго стоило большого труда уговорить добрую женщину взять конверт с деньгами, который накануне вручил ей Фред в качестве платы за выступления.
— Пойми, — убеждала она Клару. — Обо мне позаботится Сэм. Он ведь теперь мой антрепренер. А вам пригодится. Ты не думай, я от чистого сердца.
— Ладно, коли так. Будь счастлива, Марга. Не забывай нас. Капитан не вышел проститься. Впрочем, они так страстно попрощались накануне ночью, что тело ее до сих пор пело, а на губах очаровательной припухлостью выступали его поцелуи. Он прав, так даже лучше. Им больше нечего сказать друг другу.
Сэм поселил ее в просторной квартире на Оксфорд-стрит, недалеко от площади Пиккадилли-Серкус, где, собственно, и располагалось варьете «Атенеум».
— Будешь, красавица моя, добираться до работы пешком, в качестве моциона. Тебе полезно.
Он сразу же нанял Лизе няню, засушенную, как вобла, англичанку с незамысловатым именем мисс Призм, которая, впрочем, оказалась весьма компетентной и не лишенной своеобразного чувства юмора. Он порывался найти и кормилицу, но тут кроткая до сей поры Марго взбунтовалась:
— Своего ребенка я буду кормить сама!
— Детка, я понимаю твои чувства, но все эти кормления портят грудь. Ты — будущая звезда варьете. Тебе нельзя иметь грудь кормилицы. Это непрофессионально, в конце концов!
— Сэм, этот вопрос даже не подлежит обсуждению.
— Я — твой антрепренер, и по контракту…
— Контракт еще не подписан, не забывай об этом, Сэм.
— Шантаж! — возопил он в шутливом ужасе, воздевая к небу свои короткие ручки — Как я попал! Как попал! А ведь не прошло и недели, как мы знакомы!
— Не волнуйся, Сэм, я свои обязательства выполню, и даже больше. Но о дочке больше даже не заикайся. И вели купить ей батистовых пеленок. И еще флакон духов «Коти».
