выпавшие на его долю страдания. Но со своим пониманием (
– Господи! Почему одни живут немного, а другие до глубокой старости? Почему одни бедны, а другие богаты?
Ответ, который получил Антоний, был прост:
– Антоний! Себе внимай! [320]
А ответ, который раз и навсегда получили мы все, был дан на Голгофе: Творец не стал объяснять зло или оправдывать его неизбежность, Он просто пошел на Крест…
От Иова до наших дней человек хранит понимание того, что ответ на этот вопрос не может (и не должен) быть выражен в словах, потому что этот ответ слышат не ушами, а сердцем.
Ты Тот, Кто кротко рушит над нами
То, что мы строим,
Чтобы мы увидели небо,-
Поэтому я не жалуюсь. (Эйхендорф)
В мире христианской мысли страдание и радость, жизнь и смерть оказались не абсолютно противопоставлены друг другу. Прошу извинить за эпатирующую формулировку, но в своей глубине христианство действительно настаивает на неизбежности самоубийства: человек не должен жить для самого себя, он призван дарить себя.
Александр Солженицын как-то сказал, что в ГУЛАГе есть один-единственный способ выжить, а именно: оставить всякую надежду на сохранение себя. Лишь так, похоронив себя, человек может выйти из лагеря человеком. Другой пример из светской литературы – строки Пастернака:
Жизнь ведь тоже только миг,
Только растворенье нас самих
Во всех других,
Как бы им даренье…
Как будто вышел человек,
И вынес, и раскрыл ковчег,
И все до нитки роздал…
Любовь, которая, по слову апостола,
В мире духовном об этом же говорит «перевернутая перспектива» иконописи. Человек должен отказаться от эгоцентризма, от привычки все мерять по себе, свой жизненный центр он должен полагать вне себя. И тогда он не будет считать частью своей жизни некую ценность, а станет о себе помышлять как о принадлежащем и служащем Высшей Ценности. И тогда он будет бояться не за себя, а за свою верность Истине. И, как сказано в Писании,
Человеку дан дар жизни, и сохранить его он сможет, лишь если поступит с ним так, как мальчик с плодом древа жизни из первой льюисовской сказки: не присвоив себе, отдав другому.
Подлинно выжить можно лишь через жертву. Лишь то, что мы отдаем, навсегда остается нашим. Цветаева назвала это «законом зерна»:
Солдаты! До неба один шаг:
Законом зерна – в землю!
Если человек действует в соответствии с этим законом Божиим, над ним сбудутся слова Христа, и он
И здесь мне приходится второй раз извиняться за рискованное сравнение. Христианство живет высокой спекуляцией. Затраты и прибыток здесь явно разнопорядковы. Малая «лепта» может обернуться приобретением такого сокровища, которого не стоит весь мир…
Смерти нет – это всем известно.
Повторять это стало пресно.
А чтО есть – пусть расскажут мне…
А есть – Пасха. И немного есть в мире даже христианской культуры книг, которые до такой степени были бы пронизаны пасхальным светом, как книги Льюиса. Смысл их – в утверждении: то, чтО заслуживает жизни, будет жить, потому что чему нельзя умереть – не умрет. И если жизнь совершеннее смерти, то смерть должна быть побеждена. Призвание человека – «найти свою вечность», и потому «понять человека – значит понять его отношение к Богу» (Б.П. Вышеславцев).
Как нужна эта пасхальность детям! Для них очевидно то, что перестают потом понимать взрослые: человек может уйти, но он не может исчезнуть.
И совсем просто детям понять, что итог человеческой жизни подводится не физиологически (лопнувшим сосудиком в мозгу или остановкой сердечной мышцы), а нравственно. Жизнь не кончается, она – исполняется. И человеку, в отличие от животных, как духовному, нравственному и ответственному существу, надлежит дать и нравственный ответ о том, исполнением чего была его жизнь: исполнил ли он во временной жизни Закон, без которого нельзя жить в вечности.
Человек создан для вечности. Войти в нее без приглашения и помощи человек не может. Творец не просто раскрывает нам дверь: Он Сам становится одним из нас и платит максимальную цену, чтобы дать нам свободу быть сынами Божиими, а не сыновьями греха и данниками смерти. Он принес нам дар. Дар надо еще уметь принять. Объективно совершённое
Таков Закон. И этот Закон не противопоставляется милости. Он вобрал ее в себя и о ней говорит:
Об этом Законе удивительные книги Льюиса. Именно о нем, и только о нем. И потому просто умоляю читателей: не портите эту книгу! Не втискивайте ее в мир школьных правил, где, по словам Н. Трубникова, «с помощью хорошо подогнанных частных истин так легко складывается общая ложь». Не делайте вид, что это только сказка. Не скрывайте от себя и от детей евангельской основы и атмосферы этих сказок. И уже совсем печально было бы, если б детям стали пояснять эту связь в таком духе, что, мол, одна более древняя сказка легла в основу другой. И Льюис придумывал свои сказки, так же когда-то это делал Матфей, а до него – Моисей… И Лев – это всего лишь увеличенная воображением кошка, а Солнце – спроецированная на небосвод лампочка. И нет мира, кроме Подземья. И нет Пасхи. И не было Рождества.
Но об этой печальной возможности не хочется думать.
«Хроники Нарнии», конечно, не катехизис. Они были написаны для людей, изучавших (или изучающих)
