Удивительная идея! Если бы англичане планировали завоевать какойнибудь народ, они бы при этом предполагали, что свою школу, свою Церковь и культуру навяжут этому покоренному народу. А вот русский империализм совершенно особый: мы должны подладиться под тех, кого завоюем, чтобы им проще было с нами сослужить.
Эта черта русского империализма, кстати, очень хорошо видна на топографической карте Российской империи. Европейцы, придя в Новый Свет, переменили почти всю топонимику. Всюду новые Йорки и новые Орлеаны. А у нас даже имя нашей столицы – Москва – своим откровенно финно-угорским паспортом напоминает о том, что русские здесь пришельцы (по известной формуле: коренное население – это предпоследний завоеватель).
– Насколько, вы полагаете, нынешний глава государства – человек православный, верующий? Насколько он хочет дистанцироваться от тех людей, о которых мы говорили раньше?
– У меня нет информации, которая могла бы подтвердить или опровергнуть такое предположение. У меня есть впечатления от других людей, рангом пониже. Ну вот, Полтавченко (представитель президента в Центральном федеральном округе) – это, несомненно, православный человек, для которого мнение Церкви и его личная вера много значат. Есть ли православная мотивация в действиях Путина, я не знаю.
Главный ведь вопрос не в том, ходит ли он в храм или нет, а в том – есть ли для него духовная православная составляющая при принятии решений.
Второй вопрос – отстаивает ли интересы Церкви, когда решаются, например, вопросы российскоукраинских отношений или отношений России и Прибалтики. Мне неизвестны случаи, когда президенты России, нынешний или прошлый, вопрос, к примеру, газовых долгов Украины связывали со статусом русского языка на Украине или будущего храмов Московской Патриархии.
Верующий человек всегда помнит о Боге и о Церкви. Его глаза могут смотреть в любую сторону, он может решать какие угодно проблемы, но частичкой своего сознания он всегда помнит, что он не весь
– Не кажется ли вам, что многие обращаются к Православию, потому что это модно? У нас в городе стало принято приглашать батюшек на освящение и футбольных ворот, и новых магазинов...
– Я спокойно отношусь к таким вещам. Во-первых, потому что считаю, что любой повод лишний раз вытащить батюшку из храма – это уже хорошо. Во-вторых, всякое доброе дело должно быть освящено.
Плохо, если люди думают, будто жизнь священника и сводится к такого рода 'презентациям'. Появилась модная 'отмазка' – говорить о моде на Православие. Есть мода говорить, что Православие модно. А реальная общественная мода сегодня существует на эзотерику, оккультизм, всякого рода мистику. Зайдите в любой книжный магазин, и вы увидите, что это так.
Человеку свойственно защищать свое болото. Если признать для себя Православие, нужно многое менять в своей жизни, и начать с соблюдения заповедей Христа. Поскольку этого ой как не хочется – то человек и несет турусы на колесах, рисует для себя карикатуры на церковную жизнь.
Ну, о какой моде может идти речь, если вся пресса просто озверела при появлении только возможности изучения в школах основ православной культуры?!
В ноябре 2002 года было письмо министра образования, разрешающее (минутку! Все расслышали? –
Но журналисты и чиновники так дружно огрызнулись против православной культуры, что даже в день Москвы при вручении мне премии я должен был нарушить протокол: получив премию из рук Патриарха и мэра, вместо дежурных слов благодарности я обратил к Лужкову достаточно критическую речь. Дело в том, что накануне глава департамента образования Москвы Любовь Кезина пообещала, что не допустит уроков по основам православной культуры. Так что мне пришлось задать риторический вопрос: 'Что сказали бы великие наши князья Даниил Московский и Александр Невский – имена этих князей Юрий Михайлович упоминал неоднократно в своей речи– если бы узнали, что в школах Москвы запрещают изучать православную культуру? Они, наверно, сказали бы: 'Какое новое иго распростерлось над нашей страной, какие новые варвары захватили нашу столицу'[118]...
– А что об этом говорит закон?
– А разве закон может запретить знакомство детей с родной культурой? Дискуссия, развернувшаяся вокруг 'Основ православной культуры',– очень хороший пример черного пиара. Письмо министра просто давало школе право на выбор своей культурной ориентации – а либеральная пресса подала это как обязаловку. Письмо министра говорит о том, что 'Основы православной культуры' – культурологический предмет, а в прессе делают вид, будто речь идет о 'Законе Божием'.
– А в чем различие?
– В отсутствии императивности. Здесь не будет призывов: 'Дети, помолились!', 'Дети, начали поститься!'. Не будет и обязательно-навязчивой доказательности. Культуролог старается понять внутреннюю логику изучаемого им мира, а не навязать ему свою оценку или свою логику. Это разные интеллектуальные процедуры: доказать и объяснить. Можно объяснить логику греческого мифа, но не превращать этот урок в проповедь олимпийской веры.
Несет ли новый урок с собою религиозную проповедь или чисто культурологическую работу, можно уяснить с помощью простого проверочного вопроса: 'Считаете ли вы возможным ведение уроков ОПК неверующим преподавателем?'. Мой ответ: 'Да'. Я могу не верить в египетских или греческих богов, но у меня как у дипломированного религиоведа есть право прочитать лекцию о религии Древнего Египта и о том, как эти мифы отражались в культуре, в литературе, поэзии, философии.
Вот так же и с 'основами православной культуры'. Если обе стороны – и церковные авторы программ, и светские руководители системы образования – будут наконец-то честны, то тогда, я думаю, такого рода предмет скорее уменьшит возможности межрелигиозных конфликтов, нежели их увеличит.
Ибо это шанс государству взять под свой контроль знакомство детей с религиями, шанс предложить детям не-экстремистское изложение вероучений. Свои ваххабиты есть в каждой религии. Но введение 'Основ религиозной культуры' (как православной, так и исламской) может стать превентивным образовательным ударом против экстремизма.
Если учебники по этому предмету будут проходить двойную цензуру и со стороны государства, и со стороны Церкви, если будет опять же двойной контроль над этими уроками – то надеюсь, не будет больше сцен, подобных той, которую я подслушал в одной подмосковной православной гимназии. В ожидании нужного мне педагога я сидел в учительской и слышал, как за стенкой шел урок и первоклашек, то есть слышал я, собственно, только голос учительницы: 'Саша, не вертись! Саша, сядь спокойно! Саша, сколько раз тебе говорить, перестань вертеться! Дети, посмотрели на Сашу: в Сашу бес вселился!'.
Так что 'Основы православной культуры', с одной стороны, дадут детям ключ ко всей европейской культуре, а с другой – защитят тех же детей от неумелых приходских экспериментаторов.
Потому вновь и вновь я обращаюсь чиновникам из Минобраза: давайте же сядем с вами за нормальный круглый стол и, глядя друг другу в глаза, а не в заочной полемике, выясним, какие у нас есть взаимные недопонимания. И если в честном диалоге мы решим: 'Да, мы хотим, чтобы школы имели право вводить такой предмет', то в ту же минуту мы все срочно 'пьем снотворное' и 'засыпаем' лет на пять. К согласованной нами цели надо будет идти, а не прыгать. Если мы считаем, что такой предмет нужен, тогда давайте выделим несколько экспериментальных школ, объявим конкурс учебников, откроем новую специальность в пединститутах, подготовим новых педагогов и переподготовим старых. И только через пять-шесть лет можно будет с этим опытом – опытом ошибок и удач – идти к детям.
– Хорошо, пусть предмет культурологический. Но ведь и культуры в нашей Федерации есть
