Кризис и другие

Человечество он выйти не может. Нет того, через что на это выходить надо. Лютый холод одиночества на Бога выведет? Полно! Это не тот холод. И не туда он выведет.

Что я описываю? Того постчеловека, которого вознамерился создать политический, да и культурный, постмодернизм. 'Особый свой' – это и есть постчеловек в подлинном смысле слова. То есть существо, прозябающее на смердящей всемирной постисторической свалке. Существо, дышащее не кислородом любви, а смрадом всеобщего разложения. И потому обреченное это разложение не только обеспечивать, но и наращивать.

Как влезть в эту шкуру? Как представить себе это не только умственно, но и чувственно? Представьте себе некоего Штирлица, всю жизнь живущего на нелегальном положении и не имеющего, в отличие от Штирлица из фильма, связи с Центром. Штирлица, не способного, в отличие от героя фильма, мысленно петь песни своей любимой страны, справлять тайком ее праздники и так далее. И знающего, что так будет до смертного часа. Представили себе это? Что ж, тогда от темы 'постчеловеческая элита' можно перейти к теме 'спецэлита'.

В 1983 году в Париже выходит книга А. Д. Синявского 'Спокойной ночи'. В книге автор фривольно, но абсолютно внятно повествует о том, что он не кустарь-одиночка, а человек, с давних пор ведомый спецэлитой (работниками КГБ СССР).

Хотите – почитайте книгу. Хотите – ознакомьтесь с длинными выдержками из нее, которые я привел пятнадцать лет назад в статье 'Россия и ее Зазеркалье' (журнал 'Россия – XXI', # 4-5 за 1994 год). А хотите – просто поверьте на слово, что, написав книгу 'Спокойной ночи', А. Д. Синявский обрёк специалистов по теории элит на неспокойные ночи. Заполненные разного рода недоуменными вопрошаниями, адресованными не автору книги (с него в этом случае 'взятки гладки'), а спецэлитной группе, которая, по признанию автора, его вела. Куда вела? Зачем вела? На паях с кем?

Процесс Синявского – Даниэля (1966 год, аккурат посередке между отстранением Хрущева и вводом войск в Чехословакию) сыграл огромную роль в формировании нового губительного климата, именуемого 'застоем'. Губительность этого климата (социальная апатия, отпадение интеллигенции от системы, строя, идеологии и т. д.) понимали все. И что же получается? Что некая спецэлита, причем отечественная, ведя Синявского, содействовала формированию этого губительного климата? С каким прицелом? 'Перестроечным'? Или уже тогда – с прицелом на 'жизнь после России'? Если так, то к рефлексии на тему о недопустимости существования политика отдельно от процесса, который, видите ли, 'пошёл', нужно добавить спецрефлексию, спросив: 'Процесс пошёл, или спецпроцесс запустили?'

И, главное, зачем запустили? За что сие 'Суке-Матушке'? Не за ее ли 'красные похождения'? Не за них ли карает 'Матушку' невидимая мстящая длань присягу принимавших, / в парткомах заседавших, / процессы запускавших, / 'застой' сооружавших… и ненавидевших… ненавидевших. Причем не просто ненавидевших, а именно на почве этой ненависти (ее – и только ее) налаживавших отношения с теми 'особыми своими', кто так же ненавидел, проживая в США, Франции, Германии и так далее.

Но тогда мы имеем дело не с политикой как таковой, а с политической метафизикой. И понятно, какой именно. Метафизикой самоотрицания и абсолютного безлюбия.

Понятно также, что тогда речь идет о жертвоприношении. При котором прошедшая точку невозврата 'Сука' (она же – Капитолина Ивановна) возлагается на алтарь какого-то общемирового процесса.

КАКОГО? Против кого заточенного? Ведь не против 'красных' как таковых и согрешившей с оными 'Матушки'? Так против кого же?

Только задав этот вопрос, я имею право перейти к очень длинной цитате из статьи Марии Розановой 'Кавказская пленница. Таковой, увязнув в Чечне, постепенно становится Россия' ('Независимая газета', 11.05.2001). Оставив при этом за собой право на очень сжатые комментарии. И попросив читателя не удивляться длине цитаты, не пробегать ее вполглаза, а читать очень медленно и внимательно. Обращая внимание на всё – и на весьма нетривиальную информацию, и на применяемый метод, и на нюансы стиля. Последнее тоже немаловажно.

'Все знают – очень плохой товарищ Сталин выселил целые народы, ни в чем не повинные народы с чадами и домочадцами, с малыми детьми и глубокими стариками, переселил их в голодные степи, и сколько их погибло от голода и холода…

Но вот вопрос – почему одни народы выселили, а другие народы остались на своей земле? (…) Ответ пришел совершенно неожиданно из недр одной из моих профессий. Дело в том, что много лет я печатала свой журнал 'Синтаксис' в собственной типографии, которая, кроме синтаксических изделий, еще брала заказы на печать у разных лиц и организаций. И вот однажды звонит мне новый клиент и просит приехать к нему, чтобы обсудить большой типографский проект. Я, говорит, старый, мне, говорит, самому приехать трудно. Приезжаю. И попадаю в чудесный дом отставного профессора Беннигсена, специалиста по мусульманским странам, сына известного путешественника и этнографа (см. 'Легенды и сказки Центральной Азии, собранные графом А. П. Беннигсеном', СПб, 1912), который предлагает мне принять заказ от Society for Central Asian Studies (Оксфорд) на переиздание серии книг о мусульманах в России и просит сделать смету на первую книжку. Но как только я делаю предварительные подсчеты, происходит нечто невероятное: клиент вместо того, чтобы скривиться и хотя бы намекнуть на то, что 'дороговато', как поступают обычно заказчики, вдруг говорит: 'Марь Васильна, а не мало ли вы берете? Ваша работа должна стоить гораздо больше!' Я удивилась, но отказываться не стала, а когда книга была кончена печатью, за ней приехал из Оксфорда сам руководитель азиатского Society – роскошный американец Э. Уимбуш, в прошлом студент Беннигсена в университете города Чикаго.

Потом я напечатала вторую книгу, третью, а на четвертой американец спросил, не предпочла бы я получать деньги за работу не банковским чеком, а наличными. На этой фразе все стало на свои места – я достаточно хорошо знала, что 'черным налом' на Западе платят только спецслужбы'.

Тон, согласитесь, неподражаемый. 'Берём черным налом у роскошного клиента'. За что? За русскую кровь, которая польётся рекою?.. От Ташкента до Баку, от Грозного до Казани. Берём – по скольку за гектолитр? 'Чёрным налом'… Тут тебе и нарушение норм приличия ('контакт со спецслужбами? фи!'), и несоблюдение жанра ('взялся проводить спецоперации – молчи в тряпочку'), и лихость, шокирующая западного законопослушного человека ('скажешь про чёрный нал – к тебе налоговый инспектор заявится'). Но Марь Васильне – хоть бы хны. Она и чёрный нал берёт, понимая от кого и за что, и публично отчитывается за проделанную работу и… читает нам мораль по полной программе. Для затравки заслушаем отчёт Марь Васильны:

'Всего из моей типографии вышло двадцать книг: 'Туркестан – колония', 'Казахи о русских до 1917 года', 'Восстание казахов и киргизов в 1916 году', 'Три имама' и еще шестнадцать. Они никогда не поступали в книжные магазины. В университетских библиотеках Европы и Америки их тоже нет. Все тиражи шли в наши республики, а прекрасный американец пошел на повышение: стал директором Радиостанции 'Свобода'…

А когда мы подружились с Беннигсеном, который был научным руководителем серии, он мне поведал, что в основе этого издательского проекта лежала его докладная записка в ЦРУ, где он доказывал (и убедил!), что справиться с советской властью и российским коммунизмом можно только мусульманскими руками, и как поэтому важно напоминать мусульманским народам про наши русские порабощения, и как они с нами, русскими, всегда сражались за свою юго-восточную свободу'.

Дальше подробно описывается, как исследователи, отрекомендованные Марь Васильне А. Беннигсеном (Ю. Лайонс, Б. Николаевский) замеряли потенциал именно антирусских, а не антисоветских настроений. Приводится описание резни, которую устроили русским – да, да, подчёркивается, именно русским – крымские татары в ходе Великой Отечественной войны. Обсуждается, вырезали татары семьдесят тысяч русских (данные Б. Николаевского) или только пятьдесят тысяч (данные А. Пятигорского). И задается вопрос в духе 'Россия – Сука' (или 'Россия – Капитолина Ивановна'): 'А может быть, Крым – это случайность? И другим народам мы не столь отвратительны?'

Отвратительны… Ядовитое, кровавое слово. Сказал 'отвратительны' ('Сука', 'Капитолина Ивановна') – сгоношил резню. Далее выясняется, что не только крымским татарам мы отвратительны. Смакуется описание А. Приставкиным ('Ночевала тучка золотая') садистского убийства чеченцами русского ребенка Сашки. Затем к авторитету Приставкина добавляется авторитет Синявского. Цитируются его записные книжки: 'В лагере у меня был разговор с мусульманином.. ..Для него равнозначны такие понятия,