и другие сферы.
Новый проект начнется опять же с картины мира — эта другая картина мира будет лежать в его основе. А над всеми этими основами будет лежать один принцип — принцип воли и ума, создающий матрицу и вбивающий ее в гаснущую жизнь, и принцип любви, согласно которому жизнь надо воскресить.
Если этого нет — нет проекта. И нет никаких шансов что-либо возродить на нашей гаснущей территории. Но поскольку мы верим, что шансы есть, то исходить нам придется из этого, ибо больше исходить не из чего.
Выпуск № 33. 20 сентября 2011 года
Отрывать обсуждение общей тематики от нашей актуальной белиберды, конечно, можно, и в определенных ситуациях даже и нужно, но это деполитизирует наши теоретические штудии, превращает их в башни из слоновой кости. Поэтому я постараюсь обсудить некоторые заморочки нашего текущего, весьма небезупречного времени и как-то перебросить мост между этими заморочками и той общей тематикой, которой посвящен данный цикл передач.
И для этого я обсужу вначале, как это ни покажется странным, феномен Охлобыстина. Но не как политический или какой-то другой феномен… Я не знаю, хорош Охлобыстин или плох, замечателен или ужасен. Меня это почему-то даже не очень интересует. Я, конечно, могу себе представить, что все не так, как в статье, которую я собираюсь вам прочитать, и что эта статья тоже имеет некоторую заточку… Но мне почему-то кажется, что данная статья — это странный для журналиста крик души.
Я имею в виду статью в «Московском комсомольце», которая подписана Вадимом Поэгли, известным журналистом указанной газеты, и в которой вдруг звучит что-то, показавшееся мне удивительно созвучным эпохе. И неважно, правильно или нет Вадим трактует феномен Охлобыстина. Я снова говорю, что по тем или иным причинам, на обсуждение которых нужно слишком много времени, мне это неинтересно. Мне Вадим интересен — и феномен Охлобыстина интересен через призму того, что пишет в этой необычной статье Вадим.
Мне кажется, что статья Поэгли, с одной стороны, освещает какие-то микроскопические частицы текущего политического процесса. А с другой стороны, превращает эти частицы в очень крупные проблемы современности, ключевые проблемы XXI века, как это ни покажется странным. И тем самым выводит нас на тематику, которую я заявил в данном цикле передач «Суть времени».
Итак, статья называется «Кандидат в телефоны. Скотина и его 20 тысяч слушателей»[4]. Еще раз подчеркну, что мне неважно, скотина на самом деле Охлобыстин или нет… Мне интересен крик души Вадима Поэгли, потому что в этом крике есть что-то человеческое, как мне кажется. А если даже это и не так, то все равно это страшно интересно.
Итак, статья называется «Кандидат в телефоны. Скотина и его 20 тысяч слушателей».
Можно подумать, что не Вадим Поэгли и другие создавали действительность, в которой деньгами все можно измерить.
Ну, хорошая цитата. Но на самом деле принц Гамлет говорил, что порвалась цепь времен, и он будет эту цепь соединять… А кто-то говорил, что надо исправить кремлевские куранты… Поэтому вопрос о том, выбирают ли времена… Времена меняют. «Tempora mutantur et nos mutantur in illis» (прошу прощения, если я не очень точно говорю по латыни) — «Времена меняются, и мы меняемся с ними». Мы меняем эти времена. Мы, постигая суть, меняем время. Если его не менять, то зачем жить?
Но, в любом случае, я читаю то, что пишет Вадим.
Ну, это непрерывно повторяемая фраза из весьма пошлого, с моей точки зрения, драматурга Шварца в варианте Марка Захарова. И вот, в варианте Марка Захарова, она стала символом перестройки и всего прочего… И до сих пор как бы ничего нового Поэгли не говорит, он набирает свой текст из кусочков некоей либеральной мозаики своего времени. Новая там — небольшая фразочка о том, что «вот ведь, наше глупое время! — всё на продажу». А вроде казалось, что это самое умное, что можно сделать для либерала. Но вот нет. Тут вот вдруг возникает возмущение по этому поводу. А так, в целом — Шварц, «Дракон», Марк Захаров, «времена не выбирают…» и пр.
Дальше Поэгли, сделав этот запев, возвращается к теме, которая его интересует. К конкретной теме.
Ну, это просто способ выразить свое негодование, и избежать прямых называний, за которые могут в суд подать, и сделать отсылку к Шварцу, и сказать, что это не я, а кто-то другой. И, опять, это не так интересно. Но дальше Поэгли пишет:
Вот тут начинается горечь.
И вдруг оказывается, что статья, начатая всей классической либеральной лабудой и заполненная журналистскими кульбитами, на самом деле пронизана не журналистскими упражнениями (это на первом плане), а за этими упражнениями вдруг ужас человека — хорошего ли, плохого, либерального, консервативного, тертого, нетертого, неважно, — человека перед лицом чего-то нечеловеческого.