Мухи стремятся, а пчелы — нет. А мух … больше, чем пчел».
Это очень важная философия. Она подразумевает, что все, кто сейчас слушает эту передачу, — мухи. А Минкин и подобные ему — пчелы. Это — расизм. Если сначала в тексте чуть-чуть присутствует расизм буквальный («кавказской национальности»), то ниже присутствует расизм еще более опасный — тот самый классовый экстремизм, по поводу которого так сетовали недавно некие высокие должностные лица. Вот он — в чистом виде! Это разделение людей на мух и пчел. Это подготовка новой идеологемы. Конечно, абсолютно гностической, как мы все понимаем.
«— Но миллионы смотрят!
— Ну и что? Миллионы курят, миллионы пьют — это не дает морального основания пропагандировать курево и пьянку. Зато дает корыстное основание.
Наличие уродских проблем не означает, что надо пропагандировать уродов… предоставлять эфир».
Значит, если большинство народа поддерживает определенную позицию, то они уроды и им надо заткнуть рот. И все это надо называть демократией!
А вот третий пункт, в котором автор встает на позиции расизма. Чуете? Это все не случайно.
«Поклонников Кургиняна так же невозможно переубедить, как невозможно переубедить педофила. Только кастрировать… (То есть расстрелять. Поклонников Кургиняна невозможно переубедить — их можно только расстрелять. Или интернировать. — С.К.). Да и то желания могут остаться прежними, только задор пропадет. (Убить, сжечь в топках… — С.К.). И ничего обидного для Сванидзе … нет. С наперсточником играть нельзя… А зачем эта передача в эфире?» (По-видимому, Кремль хочет социализма… очень сильно… И потому… — С.К.)
«…зачем давать эфир уроду? Бешенство существует. Но бешеную собаку ни в какую радиостудию не приглашают. (То есть „ее пристреливают“ — вот до какой степени сошли с ума, испугались, потеряли рассудок, взбесились; вот что воет внутри, как только теряют поддержку, как только понимают, что время исчерпано; вот какой внутри лютый страх и ненависть, страх нечеловеческий. — С.К.) Проигрыши Сванидзе (добавим: гарантированные проигрыши) не безобидны. Они погружают хороших людей в беспросветный пессимизм, им начинает казаться, что их 1%.
А Сванидзе по радио продолжает (сам слышал) доказывать свою правоту, необходимость своего участия в этой передаче. И приводит пример: мол, не будь этой передачи — люди не узнали бы о деле Ходорковского. Или — не узнали бы, что думает Сванидзе об этом деле. Или — по федеральному телеканалу не прозвучало бы, что думает Сванидзе…
Все, кто хочет знать про дело Ходорковского, — знают об этом много и давно. 90 процентов (или 99) голосующих не на стороне Сванидзе. Значит, он не просветил их, не убедил, напрасно старался».
Понимаете, это и есть такой вопль души, объясняющий, зачем все это нужно. Все эти слова — «Мы слышим звуки одобренья не в сладком рокоте хвалы, а в диких криках озлобленья…»[8] — это само по себе ничто… Мы заставляем определенных людей снять маски, потерять контроль. И они начинают говорить правду. И вот смотрите на эту правду, она очень важна.
«Псалтырь, псалом № 1: „Блажен муж, иже не идет на совет нечестивых и не сидит в собрании развратителей“».
И при чем тут этот псалом, господин Минкин? Блажен муж, который не идет в бордель, чтобы там совокупляться с женщинами легкого поведения, и не идет на пьяную оргию. Но любой пророк, если Вы ознакомитесь с вдруг заинтересовавшим Вас документом, обязательно шел к язычникам, шел к тем, кто не верит ему, и там их переубеждал. Другое дело, что пророк-то мог их переубеждать («глаголом жги сердца людей»), а Вы никого переубедить не можете, потому что сами ни во что не верите, потому что исчерпаны.
И уж если автор Маяковского цитирует («Вам ли, любящим баб да блюда…»)… Можно тоже процитировать в ответ:
Гримируют городу Круппы и Круппики Грозящих бровей морщь, а во рту умерших слов разлагаются трупики, только два живут, жирея — «сволочь» и еще какое-то, кажется, «борщ». И наблюдать, как два слова «живут, жирея», выползают и ползают по страницам газет, очень интересно… Потому что это не просто политический анализ… И даже не просто психоанализ. Это экзистенциальный анализ. И это анализ политического будущего. Все еще не кончено, все еще только начинается.
«Нести слово правды, сеять разумное-доброе-вечное — конечно, да. Но зачем в компании Кургиняна? (В компании, где проигрываешь. — С.К.) Сванидзе, кажется, христианин, значит, понятно, с кого он должен брать пример. Разве Христос выступал дуэтом с идолопоклонниками?»
А как Он выступал? Он вообще не выступал? Никогда ни с кем не спорил? И пророк Исайя не спорил? И вообще никто не спорил? Это ведь, между прочим, смысл прозелитизма. Не будешь ни с кем спорить, не пойдешь к язычникам или к кому-то еще — останешься один. Будешь сидеть и вещать истину сам себе перед зеркалом или, максимум, на страницах газеты, что почти то же самое.
«Мир устроен ясно и понятно. (Ясно — в смысле светло; всем все видно, только открой глаза.) Приходишь на помойку — мухи. Идешь по вишневому саду, по липовой аллее — пчелы.
Пчелы умнее мух; строят идеально шестигранные соты, делают запасы, выращивают детей, действуют сообща, танцем передают информацию, даже яд у них целебный. Мухи — дуры, назойливы идиотически…
Пчелы своих детей выкармливают медом, а мухи своих суют в дерьмо и в тухлятину, и мушиные дети там быстро взрослеют, даже не понимая, что растут в дерьме.
Жаль, школа у них одна».
Понятно, что еще нужно? Чтобы школы были разные. И не только школы. Нужно, чтобы были рабы и господа. Причем в предельных формах.
«Непрерывно жующий опарыш толпой наваливается на бедного пчеленка: „Ну ты, урод, чего боишься?“ — попробуй, пожуй, понюхай, выпей, ширнись. Потому что, с точки зрения мухи, пчела — урод, идиотка, не умеет жить».
Ничего более обезумевше-расистского в социальном смысле (но и в этническом тоже) я не читал. И это все пишет Минкин.
«Будь у мух и пчел равные права — на всех выборах и во всех рейтингах дело решали бы мухи. А потому (в мире насекомых) начальники ТВ и национальные лидеры беспокоились бы только о мушиных потребностях и настроениях и плевать хотели на пчелиное недовольство; тем более что пчелы все равно мед дадут — такова их природа».
Понятно, о чем идет речь… Поскольку большинство людей не разделяет позиции Минкина, это дает ему полное основание назвать их мухами, расчеловечить их и проклясть, как уродов-недочеловеков. Но, между прочим, когда эти же люди поддерживали идеологию Минкина 20 лет назад, они были очаровательным народом. И все были страшными демократами. Я помню одного «великого правозащитника», который сначала стоял с флагом «Вся власть Советам», а потом (его уже, правда, не было в живых) его поклонники расстреливали эти самые Советы.
Так вот, речь здесь идет о том, чтобы не давать эфир представителям большинства. И чем больше
