жизнь — это вечная весна.
После этого приятного упражнения мы произнесли нашу излюбленную фразу: «Я безумно люблю эту жизнь!» Никогда еще такой незначительный труд не давал такого ощутимого результата! Я и представить не мог, что природа может столь зримо присутствовать в самом центре города. Как могло случиться так, что специалист в социальных вопросах ни разу не делал подобного упражнения? Впервые в жизни я полюбил тишину и понял, что у меня не было детства.
Я не могу вспомнить ни одного приятного переживания, испытанного в детстве. Возможно, я и стал-то таким сухим человеком только потому, что никогда не расслаблялся, будучи ребенком. Возможно, у меня была навязчивая мания преследования, я опасался того, что кто-то может напасть на меня сзади, потому что в детские годы я не ведал простодушия. Возможно, в зрелом возрасте я стал хроническим и угрюмым угнетателем, потому что начало моей жизни отнюдь не было радостным. Потери сделали меня взрослым очень рано, сделали юношей, думавшим много, а чувствовавшим мало.
Пока я вспоминал свои детские годы, учитель, похоже, тщательно исследовал меня. Энергично вбирая в себя воздух, он заговорил о злодейском умерщвлении детства в настоящее время, то есть о том, что его больше всего сейчас волнует.
— Интернет, видеоигры, компьютеры полезны, но они разрушили нечто неприкосновенное — детство. Куда подевалась радость тишины? Где искусство наблюдать? Где невинность? Меня угнетает то, что система порождает неудовлетворенных и озабоченных детей, то есть заведомых кандидатов в пациенты психиатрических клиник, а не свободных и счастливых человеческих существ.
Вдруг я заметил то, чего раньше никогда не замечал. Среди прохожих было много родителей с детьми от семи до девяти лет, видимо, отправившихся за покупками. Все дети были одеты очень хорошо, по последней моде. Цвета одежды подобраны в тон. У каждого был сотовый телефон. Однако все они казались чем-то недовольными. Некоторые начинали клянчить то, что им понравилось. Чтобы дети не нервировали их своим громким нытьем, родители то и дело уступали их требованиям…
Продавец грез не мог не вмешаться. Его терпение кончилось, и по всему было видно, что он окончательно вышел из себя. Он обратился к родителям:
— Что вы делаете со своими детьми? Отведите их в лес! Снимите с них ботинки, дайте побегать по земле босиком! Отведите их туда, где они могли бы полазить по деревьям. Пусть придумывают себе игры. Род человеческий сам забрался под искусственный колпак эгоизма и потребительства. Дайте им возможность пообщаться с существами других видов, познакомиться с другими манерами поведения, — сказал он и перефразировал высказывание Иисуса Христа: — Не шопингом единым жив ребенок, но всеми радостями детства.
На меня произвела большое впечатление смелость, с которой он обратился к незнакомым людям. Некоторые родители задумались. Реакция других была крайне негативной.
— Это не тот ли самый придурок из газет? — высказал предположение один из них.
Еще один — интеллектуал, который, по всей видимости, принадлежал к высшей лиге, к которой принадлежал когда-то и я, — был более категоричен.
— Я профессор, доктор психологии. И не потерплю подобного вмешательства в частную жизнь. Я сам позабочусь о своих детях, — сказал он и, оглядев нас с ног до головы, добавил: — Это какая-то шайка невежд.
Краснобай услышал это оскорбление и не смог удержаться от ответа. На этот раз он, и не без оснований, выступил вместо учителя.
— My friend, я не являюсь доктором никакого дерьма, — начал он и, посмотрев на детей, продолжал: — Извините за «дерьмо», дети. — Потом, обращаясь к родителям, завершил свою мысль преувеличениями: — Позвольте своим детям запачкаться в том, что дает природа. В этом случае никто из них никогда не станет сумасшедшим, пьяницей и бессовестным человеком, таким, как я. — Задумавшись, он взмахнул рукой и попросил терпения у слушателей. — Но я исправляюсь!
Некоторое время спустя он вновь обратился к детям и попытался пошутить:
— Кто хочет полетать, как бабочка, поднимите руки.
Три ребенка подняли руки, двое не обратили на его слова внимания, а трое спрятались за родителей, и один из них ответил:
— Я боюсь бабочек.
Родители почувствовали себя оскорбленными бесцеремонностью назойливых незнакомцев. Они позвали охранников, стоявших в дверях большого универсального магазина группы «Мегасофт», в который только что собирались войти. Охранники не заставили себя долго ждать и прогнали нас.
— Уходите прочь, ваши бродяжнические величества.
Однако, прежде чем уйти, учитель обратился к родителям, возражавшим ему, и сказал:
— Прошу извинить за мое поведение. Надеюсь, что однажды вам не придется извиняться за свое поведение пред вашими детьми.
Идеи, которые учитель посеял в умах родителей, не во всех случаях упали на бесплодную почву. Некоторые, хотя и возмутились, но начали понимать, что необходимо радикально изменить отношение к своим детям. Они давали им лучшее образование, которое можно было получить в существующей системе. Дети превращались в специалистов потребления и умели работать с компьютерами, но оставались хронически неудовлетворенными, они не умели наблюдать, интуитивно чувствовать, генерировать идеи. До сознания некоторых родителей дошло, что природа не имеет значения для физического выживания рода человеческого, но важна для выживания эмоционального. Природные стимулы имеют такое педагогическое значение, которое ничем нельзя заменить; в смысле расширения духовных горизонтов они важнее любых воспитательных теорий. И родители начали чаще посещать леса, зоопарки, ботанические сады.
Меня очень взволновало отношение учителя и Бартоломеу к детям. Меня дети никогда не интересовали. Я был слишком занят академической критикой классового общества. Мне было невдомек, что подлинным воспитательным материалом был студент, а не та информация, которую я распространял. Меня заботило то, чтобы студенты не шумели и были внимательными во время занятий, но совсем не волновало то, что я воспитываю людей.
Во второй половине того же дня мы проходили по жилому району города. Там мы увидели большое и мрачное строение. Газон в саду был плохо подстрижен. Огромные деревья давали слишком большие тени, что не позволяло хорошо развиваться растениям нижнего яруса. Краска на старой — хотя и красивой — арочной постройке облупилась. Деревянные оконные рамы были испорчены жучком и выкрашены в какой-то зеленовато-коричневый цвет. Белые стены строения были грязными, с отвалившейся штукатуркой. Это была богадельня, но далеко не такая, в которой каждому хотелось провести свои последние годы.
Многие престарелые люди приходили в это заведение не потому, что их бросили ближайшие родственники, а потому, что у них вообще таких родственников не было. В большинстве семей был только один ребенок, самое большее — два. Когда единственный ребенок погибал, или переезжал жить в другой город, или не имел материальных возможностей содержать своих стариков, те просто были вынуждены перебираться в подобные приюты, где они получали минимальную помощь от врачей, среднего медицинского персонала и нянечек. Они бежали от гнетущей тоски одиночества. Подобные институты в современных обществах растут как грибы.
Учитель, увидев приют, обратился к нам:
— Вот вам прекрасная среда для грез. Идите туда и принесите обитателям радость.
Будучи, как всегда, предубежденными, мы подумали: «Грезы? В богадельне? Эти люди апатичны и подавлены! Чем же мы сможем поднять их настроение?» Мы только что побывали в мире детей, а теперь вступаем в мир стариков. Миры такие различные и в то же время такие одинаковые! Проблема еще состояла в том, что учитель ушел в арьергард. Мы ждали его подсказок, но их не было; а жаль. Он лишь сказал, что пойдет гулять, но до того как он ушел, Димас, заикаясь и моргая, заговорил:
— Веселить… ста… старичков? Как, учитель? Эта пуб… публика вот-вот сыграет в ящик.
Он знал, как украсть у старика кошелек, заставить его нервничать, но ему никогда не хотелось серьезно поговорить со стариком или развеселить его.
— Димас, предубеждение старит больше, чем прожитые годы. Вы старше многих из них, — прокомментировал слова Димаса продавец грез и тут же услышал шутливое предложение Бартоломеу.
— Что касается меня, то я решу эту задачу за пару минут, — сказал он, намекая на известное ему
