лет назад. Солнце безмятежно лило на него свои лучи, как будто ничего не произошло.
Внезапно я вспомнил о другой опасности, не менее грозной: на лайнере сейчас уже наверняка обнаружили мое отсутствие. Лайнер может вернуться. Теперь, при свете дня, меня легко найти и, как провинившегося котенка, вытащить из воды. Эта мысль была для меня, как удар бича. Нет, только не это! Лучше все прежние опасности, вместе взятые — исчезновение острова, потеря курса, неизвестность, жажда, голод, лучше смерть от акул, чем возврат на судно. Пока есть силы, я буду плыть. Во что бы то ни стало мне нужно добраться хотя бы до трехмильной зоны — морской границы Филиппин. Плыть вперед, на запад, пока хватит сил!
Прошло около часа. Океан вокруг меня был по-прежнему совершенно пустынным — ни дельфинов, ни птиц, ни летучих рыб. Я вглядывался в глубину, но ничего не видел, кроме сине-фиолетовой мглы и каких-то теней, не то от акул, не то от каких-то крупных морских чудовищ. Об акулах я старался не думать: за этими мыслями по пятам следовал страх. Моя майка была оранжевого цвета: где-то я прочитал, что этот цвет отпугивает акул. Но перед самым отплытием мне попалась другая статья, где говорилось совершенно обратное. Солнце, лучей которого я боялся, выглядывало редко, будто стараясь уберечь меня от ожогов. С вершин высоких волн я оглядывал горизонт, и вдруг увидел, что на юге показалось большое судно. У меня была серьезная причина опасаться не только возвращения лайнера, но и любого судна из стран народной демократии или «третьего мира»: все они выдавали беглецов Советскому Союзу. Я пристально наблюдал за кораблем, стараясь определить его курс, но он не приближался, я видел его все время только на горизонте.
Эти опасения не были напрасными. Много позже я узнал, что лайнер действительно возвращался и меня искали. Родственникам сообщили, что я пропал без вести.
Когда в Союзе стало известно, что я бежал и нахожусь на Филиппинах — об этом передали по «Голосу Америки», — меня заочно судили и приговорили к десяти годам тюрьмы «за измену Родине».
После полудня далеко на западе появилось густое скопление кучевых облаков. Во всех других направлениях облака то собирались, то исчезали, только там они упорно держались на одном месте, словно гора взбитых сливок. И главное, среди них появился слабый, едва заметный неподвижный контур! Я знал, что облака постоянно парят над горами, а остров был гористым, я помнил это по карте!
Снова и снова я взбирался на вершины волн и с замиранием сердца всматривался в горизонт, стараясь разобрать, что это — мираж или, наконец-то, мой исчезнувший остров!
Солнце стало светить из-за облаков сверху, прямо мне в лицо. Было около двух часов дня. Неподвижный контур острова теперь был виден из любого положения, мне уже не нужно было дожидаться самой высокой волны, чтобы увидеть его. Он высоко поднимался над горизонтом по обе стороны белой башни кучевых облаков. Я почти не сомневался, что это и есть Сиаргао. «Земля!» — не мог я отказать себе в удовольствии прокричать это чудесное слово и услышал хриплый звук собственного голоса. В эту минуту я чувствовал себя почти победителем.
Дважды в жизни я, заблудившись, оказывался безнадежно далеко от человеческого жилья, практически без шансов найти дорогу, и оба раза мое спасение было похоже на чудо.
Первый раз это случилось, когда по делам, связанным с моей работой, я шел через северную тундру за шестьдесят километров в поселок Дальние Зеленцы, расположенный на берегу Баренцева моря. Рейсовый пароход до поселка только что ушел, ближайший ожидался лишь через неделю. В тундре я оказался впервые, и решил идти пешком, чтобы все увидеть и узнать самому. Местный житель, у которого я спросил дорогу, оглядев мою легкую одежду и летние туфли, сказал решительно: «Возвращайся, парень, и жди парохода — заблудишься. Туда только один путь — морем». Я с трудом выудил у него какие-то сведения и отправился пешком. Уже через несколько часов я, конечно, заблудился. Больше суток я шел по дикой местности и не мог остановиться хотя бы на час — тут же заедали комары. Меня окружали огромные безлюдные пространства, покрытые лесами и болотами. Ни малейшего представления о том, какого направления держаться, у меня не было. Я шел вперед, взбирался на вершины холмов, обходил бесчисленные озера и болота и пристально вглядывался в горизонт, надеясь увидеть море — спасительное Баренцево море, на берегу которого должен был находиться мой поселок. По дороге мне встретилась крупная собака-овчарка. Я стал подзывать ее, надеясь, что она приведет меня к человеческому жилью или пастуху, но собака как-то странно посмотрела на меня и отправилась дальше. Я сначала удивился, а потом подумал, может, это волк? А я к нему пристаю…
Наконец, далеко на горизонте я увидел бледно-голубую полоску, которая то появлялась, то исчезала. Она была видна сначала только с самых высоких холмов, и мне пришлось еще долго идти, чтобы убедиться, что это и вправду море.
В тундре стоял полярный день, солнце светило не заходя, и я уже не знал, день сейчас или ночь и сколько времени я иду.
С трудом пробираясь по низине, я чуть не вплотную столкнулся со стадом северных оленей. Я видел их раньше только в зоопарках и не знал теперь, опасаться мне их или нет. Стадо нестройно задвигалось и тут же перестроилось в боевой порядок: в центре его оказался молодняк, его окружили оленихи-матки, а снаружи, охраняя их, эллипсом выстроились самцы-олени. Наклонив головы к земле, они медленно двинулись ко мне. Обойти их я никак не мог и начал отступать, пятясь, затаив дыхание. Так, не увеличивая и не уменьшая расстояния, мы двигались некоторое время. Потом, к моему облегчению, вожаки остановились, постояли немного и вернулись к стаду. На этом мои злоключения не кончились. Я забрел по колено в болото и, осторожно переставляя ноги, пытался нащупать под ногой твердую кочку — и вдруг услышал окрик: «Руки вверх! Документы!» Слева в камышах появились две зеленые пограничные фуражки. Я был так удивлен, что не мог удержаться от идиотского вопроса: «А что вы тут делаете?» До ближайшей границы отсюда, по моим понятиям, было не менее тысячи километров. «Не разговаривать! Документы!» Пограничники были изумлены еще больше, чем я, когда у меня оказался специальный пропуск в эти дикие безлюдные места, выданный властями. Они недоверчиво показали мне направление через болота и озера и еще долго оторопело смотрели вслед.
Когда я, наконец, на следующие сутки входил в Дальние Зеленцы, его жители разглядывали меня так, будто я был инопланетянином. Позже от приютившего меня местного охотника я узнал, каких страшных опасностей избежал, даже не подозревая о них. Оказалось, что я был первым человеком, добравшимся до поселка через тундру.
Второй раз я заблудился зимой на льду озера Байкал, выйдя ненадолго размяться из танка- вездехода, где мы, участники гидрологической экспедиции, сидели, ожидая, пока замерзнет большая трещина-полынья. Километрах в трех-четырех виднелся высокий скалистый берег, покрытый голубым льдом, такой красивый, что мне захотелось рассмотреть его поближе. Я не заметил, как наш танк превратился в черную точку. Внезапно задул ветер, и началась метель. Берег скрылся из виду, я не видел ничего в нескольких метрах. Двухметровой толщины лед подо мной был гладким и прозрачным, на нем не оставалось следов. Чтобы не заблудиться и не замерзнуть, я кружил на одном месте и ждал, пока меня хватятся и начнут искать. Я старался расслышать в шуме метели какие-нибудь сигналы с танка, но ничего не мог разобрать. Гулко трескался лед, многократное эхо прокатывалось, казалось, и снизу, и сверху, и со всех сторон. Среди этих сухих ружейных щелчков и оглушительных пушечных выстрелов были слышны иные, странные, живые звуки, как бы тяжелое уханье, надрывные стоны и протяжный вой. Казалось, что подо льдом ворочались, вздыхали, топали и выли огромные доисторические чудовища. Не успев замереть, эти звуки снова нарастали с наводящей ужас силой. Я начал понимать, как невелики мои шансы на спасение. Никто никогда не отходил так далеко от танка во время экспедиции — все наши сотрудники были местными и хорошо знали, на что способна байкальская погода. Никакой договоренности на этот случай у нас не было, и в ближайшие часы мне, скорее всего, оставалось рассчитывать только на свои силы. С собой у меня было два ножа, чтобы передвигаться при сильном ветре. Я захватил их на всякий случай, наслышавшись историй о том, как путников уносило ветром по гладкому, как каток, льду на десятки километров.
Спасло меня чудо, другими словами это не назовешь: метель вдруг разомкнулась узким прямым коридором, ведущим к едва видимой точке-танку. Не веря своим глазам, я быстро пошел по образовавшемуся проходу и вскоре услышал шум работающего двигателя.
К вечеру океан успокоился — кругом, насколько хватало глаз, были видны могучие пологие волны зыби, кое-где на них появлялся невысокий гребень. Я по-прежнему тщательно следил за дыханием. Дышать было легко, я даже мог позволить себе более свободный ритм, без первого пробного вдоха, но поднять
