Четкий мужской голос заявил о своем присутствии.
«…об этом давно, с тех пор, как мне стали известны некоторые подробности. Удалось мне встретиться с двумя бывшими сопровождающими. Ни они, ни я так и не поняли по какой причине их сняли с маршрута. Официально — проводили на пенсию по состоянию здоровья. На всякий случай привожу их адреса: Чихарев Ефим Петрович, г. Судак, ул. Приморская 32, Смолин Александр Николаевич г. Кемерово, ул. Заводская 11, кв.6. Их длительные рассказы принесли, к сожалению, слишком мало пользы, но я уверен, что расспрашивать их следовало методически, помогая им вспоминать забытые случаи и детали. Кроме того, возможно, отрицательную роль сыграл диктофон, находившийся на виду. Единственным своим достижением я считаю изъятие ящика 1784, но и это дело мне не удалось довести до конца. Мне не удалось вскрыть ящик. Кроме того, было неразумно с моей стороны оставаться на маршруте после похищения ящика. Возможно, меня выдал напарник. После того, как во время таежной бури мне, арестованному, удалось бежать и выйти к факелу, я слишком много времени потратил на поиски ящика, сброшенного на ходу той же ночью за час до моего ареста. Позже, когда я нашел его, мне показалось, что ящик был подменен, но утверждать этого я не могу. Во время своего пребывания на „Факеле“ мне удалось узнать много интересного, в том числе встретился я и с человеком, который, как оказалось, знал немало о существовании ящиков и маршрутов. Наряду с явной ложью и фантазированием, в его словах встречалась и правда. Расслабившись, я рассказал ему о существовании ящика 1784. Несколько дней спустя исчез этот человек, потом пропал ящик. Все мои многолетние усилия идут к полному краху. Если некому будет остановить этот состав, некому будет вскрыть груз и показать его всем — жизнь людей потеряет как минимум половину своего смысла. Говоря это, я исхожу из мысли, что в каждом человеке живут или должны жить две мудрости: одна врожденная, вторая — приобретенная. Груз, о котором я говорю, скрывает в себе вторую, наиболее важную мудрость, скрывает в себе результаты с первопричинами…»
— Выруби! — приказал Радецкий. — Или поставь лучше кассету с другой стороны.
— Здесь нет кассеты, — еще раз внимательно осмотрев магнитофон, сказал Турусов.
— А как же он, черт побери, себя записал?
— Это не твой напарник, который чем-то на меня похож? — негромко спросил Турусов.
— Нет. У того и фамилия была другая, и голос. И ящик у нас не пропадал… — Радецкий отвечал неуверенно. — А интересный магнитофончик у него, без ленты. Сразу видно, что физик. Сам, наверное, придумал. Дай-ка взгляну!
Турусов без видимого энтузиазма, даже скорее с недоверием протянул аппарат напарнику.
— Неплохая штучка. Научиться бы еще пользоваться ею, путем эксперимента…
— Не стоит! — прервал его Турусов.
— Почему не стоит?
— Во время эксперимента ты можешь повредить запись.
— А что тебе пользы с этой записи?
— Верни магнитофон! — потребовал Турусов.
— На!
Турусов завернул аппарат в вафельное полотенце, положил между подушкой и стеной служебного купе и задремал.
Проснулся ночью от храпа Радецкого. Тихонько слез с полки, прихватив магнитофон, и прокрался на цыпочках в грузовую часть к ящикам. Спрятавшись за самым большим из них, он нажал кнопку.
«…долго раздумывал о том, почему его пытаются увезти, спрятать, но поймал себя на мысли, что прежде всего надо выяснить, кто его хочет спрятать и кому этот груз так мешает. Важно было бы также узнать, откуда он поступает, где запаковывается и все прочее, связанное с отправкой и загрузкой в пути, ведь только в наш вагон во время маршрута неизвестно как попали три ящика…»
В аппарате что-то заскрипело, возник шум, напоминавший радиопомехи. Турусов попробовал несколько раз нажать уже опробованную кнопку. Наконец шум исчез.
«…за время следования по маршруту сделал несколько остановок, из которых лишь одна приходилась на город. Это была станция „Выборг“, но ехал он к этой станции какой-то неизвестной железной дорогой. Я слишком хорошо знаю отрезок Ленинград-Зеленогорск-Выборг, много раз ездил по нему на электричке. В этот раз мы ехали целый день, но ни одной станции не минули и выехали со стороны железнодорожного тупика. Удалось мне выяснить, что и раньше составы, в которых был подобный груз, часто заезжали в Выборг. Из этого можно было бы сделать два вывода: возможно, где-то в районе Выборга находится место, где хранится или готовится к отправке этот груз, или же часть этого груза перевозится через границу, так как Выборг является чем-то вроде железнодорожного переезда между СССР и Финляндией. Во втором случае можно предположить, что отправка и все остальные процедуры, проводимые с грузом, дело рук определенной группы людей, занимавших ответственные посты в разные отрезки новейшей истории нашей страны. Однако и во втором случае мои собственные выводы не кажутся мне убедительными — если это дело группы людей, то перевозка такого груза за границу явно не в их интересах. Возможно, эта перевозка в интересах противоположной группы людей, которые также занимали различные ответственные посты, а теперь хотели бы предать огласке некоторые негативные факты деятельности своих бывших коллег. Бесспорно лишь то, что эти ящики существуют, что они постоянно находятся в дороге. Любые попытки решить эту задачу теоретически очень утомляют меня и, увы, ни один из возможных ответов не имеет преимуществ перед другими…»
Аппарат замолчал. Турусов еще минуты три мучил кнопку, расположенную в стороне от других, но ничего не добился и лег спать.
Проснувшись, он слез со своей полки и увидел Радецкого, внимательно изучавшего внутренний мир беспленочного магнитофона.
— Ну что, записывает? — поинтересовался Турусов.
— Он вообще не пашет. Я думал — батарейки сели, но в нем и батареек нет.
— Наверно, поломался, — покачал головой Турусов.
— Ну и черт с ним! — Радецкий разогнул спину.
Турусов глянул в окошко.
— Кажется, Сибирь мы уже проехали, — сказал он.
— Все может быть.
— Послушай, Радецкий, а можно будет еще парочку остановок сделать, таких как у «Факела»?
— Что, понравилось? Конечно, можно, если дурью больше маяться не будешь. Если Сибирь проехали, значит, скоро в Карелии будем.
Турусов очень обрадовался приближающейся Карелии, не утруждая свой мозг попытками понять непостижимую логику их маршрута.
— Карелия — край роскошный! — продолжал Радецкий. — А перешеек Карельский! А Выборг! Это песня! — он причмокнул губами от предвкушаемого удовольствия.
В Выборг состав въехал как в тишину. Ни стука колес, ни скрежета вагонных буферов слышно не было.
Ночь, спресованная густая темнота, которая, казалось, сопротивляется движению поезда.
Ни звезд, ни уличных фонарей.
Город выглядел покинутым, очень давно покинутым.
Беззвучно остановились.
Радецкий откатил дверь.
— Красота! — он выглянул из вагона.
— Что-нибудь видно? — удивленно спросил Турусов.
— Ни хрена не видно!
— А причем тогда красота?
— Как раз при этом. Темень красивая. Вот смотри: протягиваю руку и… нет ее, не вижу! Ты где-нибудь еще такую темноту встречал?
— Нет. Туман такой видел.
— Туман? У каждого второго в голове такой туман, а темень такая только здесь может быть, в Выборге. Когда ветра нет, или ветер из Швеции. Так, будем выбираться?
— А куда пойдем? — поинтересовался Турусов, подойдя к проему вагонной двери.
