«нервишки».
— Послушай! Здесь объявление: «Требуются два сопровождающих, желательно одинокие мужчины, для сопровождения груза „ТПСБ-1735“ указанным маршрутом. Оплата сдельно-премиальная, повышенная. Предоставляется место в теплушке на весь маршрут, независимо от того, сколько времени он займет. С предложениями обращаться гор. Талдом, ул. Самуила Рысса 7, кв. 3».
— Можно обратиться! — голос Турусова задрожал. — Кстати, эти ящики уже стояли в вагоне, когда мы прибыли…
Турусов подошел к грузу, может быть, уже раз в тридцатый склонился над деревянными кубами, внутри которых находилось нечто запакованное и запрещенное для вскрытия.
— Так и есть! — вздохнул Турусов. — Цифры шифра на нескольких ящиках исправлены, две последние…
— Интересно, кто с ними до нас катался?! Наверняка, они уже приехали.
— Кто знает, может, они сейчас в соседнем вагоне чай пьют!
— Да, конечно. Там, где лошадки твои любимые! — ухмыльнулся Радецкий.
У каждого человека есть свои слова, способные отвлечь, увести от мыслей, разговоров. Стоит только произнести одно такое слово и ваш собеседник уже не помнит, о чем вы спорили, что защищали, что опровергали. Он уже не в состоянии продолжить разговор, хотя вам и кажется, что он вас слушает, смотрит вам в глаза. Да, его взгляд направлен на вас, но смотрит он внутрь себя. Вы для него более не существуете. Не потому, что он вас вдруг перестал уважать. Просто, вы произнесли слово, которое, как красная кнопка, способно отключить человека от вас, от ваших проблем, заставить его вернуться к собственным вопросам, к старым нерешенным загадкам.
Наступило молчание. Только шелестела газета в руках у Радецкого. Радецкий так близко подносил ее к глазам, что, казалось, будто он хочет высмотреть какие-то водяные знаки между строк.
Он тоже отключился, но ему не понадобилось слово, вполне хватило одного номера «Стальной магистрали» за 1936 год.
Поезд замедлил ход и остановился. Остановка была настолько неожиданной, что у Радецкого на лбу выступил холодный пот.
— Что-то не то… — задрожал мягкий голос, такой непривычный в его устах. — Не помню, чтобы когда-нибудь на маршрутах вдруг так тормозили посреди тайги!
В стену словно палкой заколотили. Турусов отодвинул дверь и в вагон вскарабкалась бабка лет семидесяти, крепкая, плотная, с румяным лицом и в шерстяном платке.
— Ну все! — вздохнула она. — Поехали!
И состав действительно дернулся и покатился, набирая скорость.
— Вы куда, бабушка? — коровьим взглядом Радецкий впился в гостью.
— А мне до «Факела». Тут недалечко.
— До какого факела?
— Гостиница «Факел», сын мой там живет. Он у меня деньгодобытчик.
— А на какой станции эта гостиница?
— А бог ее знает! Нет там никакой станции. Машинисту место известно, он остановится — я и спрыгну, а там рядом…
Турусов с интересом слушал разговор Радецкого с бабусей. Как-то теплее, душевнее стало в вагоне, и Турусову подумалось, что хорошо бы, если б бабка эта с ними осталась. Варила бы им каши, надоедала бы своей болтовней.
— А сколько туда ехать? — спросил Турусов.
— Да, милок, сутки две-три.
Все равно, хоть два-три дня отдохнуть можно, подумал Турусов.
— Занятно, — протянул Радецкий, ни к кому не обращаясь. — Станции нет, а гостиница есть.
— А чего, у нас тут по Сибирьке таких гостиниц много. Они ж бесплатные, правда, и удобств никаких.
— А что ваш сын там делает?
— Я ж сказала, деньгодобытчик он.
— Хо-о-орошая специальность… — лицо Радецкого приняло задумчивое выражение.
— Конечно, милок, хорошая. Не чета всяким там инженеришкам. Как не приеду к нему — тыщенку- другую всегда дает на пропитание. А мне, старухе, больше и не надо. Аппетит у меня не тот.
— Да, недурно ему, видать, живется.
— Не жалуется он, это точно, — бабушка вытащила из кармана ватника, обшитого черным бархатом, бумажный сверток и разложила его на откидном столике служебного купе.
— Угощайтесь, голубчики!
На бумаге лежало грубо нарезанное мясо.
Сопровождающие взяли по кусочку.
— Я чай поставлю! — Турусов вскочил и вышел в тамбур за чайником.
Стал в тамбуре у окна. По спине пробежали мурашки. Окно с внешней стороны было замерзшим, лишь в верхней его части оставалось прозрачное пятно, сквозь которое проглядывался морозный лес.
— Зима, что ли?! — подумал Турусов.
Мысли как-то сами перескочили на эту крепкую бабку, ехавшую к сыну в какую-то странную гостиницу. «Факел»?! Хорошее название для этих суровых сибирских мест. А когда это они в Сибирь заехали?! Ехали, стучали колесами по рельсам и даже не задумывались о том, где они, собственно, находятся, а тут тебе Сибирь! А какая Сибирь: Западная или Восточная, пойди разберись! Одна она на весь Союз, одна и огромна. И куда бы ты ни ехал, но если долго едешь, обязательно в нее попадешь. Такая уж наука география; не просто география, а можно сказать, динамическая география тела, прямо зависящая от динамики духа и мысли. Горячие мысли охлаждать нужно, холодные подогревать, но не часто, да и до кипения ни в коем случае не доводить.
— Эй, профессор, а чай?! — прорвался сквозь тамбурную дверь голос напарника.
Турусов налил воды в коротконосое чугунное детище какого-то уральского заводика и поставил его на примус.
— Слышь, профессор, как ты насчет остановки в пути?
— Какой остановки? — не понял Турусов.
— А вот Клавдия Николаевна обещает нам на пару дней место в этом факеле. И говорит, кстати, что с машинистом договорится. У него тоже в том районе какие-то дела. Отдохнем на твердой почве и дальше покатим.
Турусов не понимал: шутит его напарник или говорит серьезно. Оставить груз на два дня, уйти от поезда, который может тронуться в любой момент, оставив их посреди сибирской зимы, холода и снегов?! Как же подписанный договор, где одним из условий значилось «ни в коем случае не оставлять груз без надзора»?
— Ты чего окаменел? Что, не хочешь жизнь за вагоном посмотреть?
— А груз?
— Никуда не денется. Не бойся. Такой случай представился, а ты дрейфишь! Если хочешь — оставайся, посторожишь свои ящички, пока я прогуляюсь.
— Нет, я пойду!
— Трудно тебя уговаривать, профессор. Излишне серьезно ты на нашу жизнь и на работу глядишь. Исправляйся, пока не поздно!
— Да, милок, — поддакнула Клавдия Николаевна. — Серьезным быть не надо, а то беды не оберешься! Серьезные, они всегда за все в ответе, а вот если так просто ко всему подходить — никто с тебя и не спросит. Вот сынок мой тоже поначалу серьезным был, студентов даже обучал, а как понял, что весь вред ему от его серьезности, так и бросил это дело. Вот поглядишь, как он нынче живет, побеседуешь… Может, и остаться там захочешь. Там многие остаются из тех, что в гости приезжают.
Бабка попила чайку, встала и прошлась по вагону.
— А что это у вас за ящички? Не продовольствие?
— Нет, — ответил Радецкий.
