это ни к чему не привело. Таня расплакалась, легла на его, Добрынина, кровать, и вдруг плач сменился стоном.
Испуганный Добрынин подбежал, заглянул ей в лицо.
Глаза Тани были закрыты, а руками она схватилась за низ живота и стонала, раскачиваясь на кровати.
«О Господи, — подумал Добрынин. — Рожает ведь!» И стал судорожно думать, что ему теперь делать. Но никакие мысли не появлялись, и он наклонился над Таней, схватил ее за плечо.
— Что делать? — спросил он ее в самое ухо.
Она открыла глаза.
— Воды принесите… — сказала Таня через силу, часто дыша.
А сама заерзала на кровати, сгибая и распрямляя ноги.
Старалась убрать покрывало с одеялом, вытянуть их из-под себя и сдвинуть к спинке кровати.
Добрынин принес из кухни таз с водой, опустил на пол. Помог Тане вытащить из-под себя одеяло с покрывалом. Теперь она лежала на простыне в полураспахнутом халате. Лежала и стонала.
Павел постоял над тазом с водою. Потом сел на стул у окна.
— А-а-ааа, — сильнее застонала Таня и повернулась на спину, возвысив над кроватью свой живот. — А-аааа.
Добрынин вскочил, подбежал.
Его руки дрожали. Он смотрел на оголенные толстенькие ноги Тани. Смотрел и не знал, что делать.
Вдруг Таня закричала, задергалась, раздвинула ноги и прогнулась назад. Крик перешел в хрип. И тут что-то произошло — Добрынину показалось, что ее живот немножко уменьшился. Она снова прогнулась, снова закричала и сама руками уперлась в свой живот, уперлась, глядя на потолок. И вдруг руки упали и голова легла на подушку бессильно.
Добрынин осторожно наклонился над расставленными в стороны ногами Тани и увидел там в неприятно-кровавом месиве лежавшего на боку сморщенного и красного ребеночка. Оторопь его взяла. «Неужели, — подумал он, — все так рождаются?» И он сглотнул слюну, и тут же захотелось сплюнуть, потому что на языке откуда-то возник привкус крови.
Перекрученная пуповина тянулась от ребенка к матери, и вспомнил откуда-то Добрынин, что надо эту пуповину обрезать. Сбегал на кухню, взял нож. Потом, сделав глубокий вдох, схватил скользкую слизистую пуповину левой рукой и резанул ее ножом. Но то ли нож был тупым, то ли пуповина — крепкой. Он еще раз попробовал, потом, опустив пуповину, проверил острие ножа пальцем. Да, нож оказался для этого дела туповат. Сходил Добрынин еще раз в кухню, взял другой нож. Но и второй нож не перерезал пуповину.
Таня снова застонала — видимо, пришла в сознание.
— Сейчас, сейчас, — повторял, словно успокаивая ее, Добрынин.
Больше ножей у него не было, и он занервничал: мало ли что может случиться, если ребенку пуповину не перерезать. Взглядом обшарил комнату. Увидел свой вещмешок, и тут спасительная мысль заставила его присесть на корточки к этому вещмешку. Быстро развязав его, он вытащил оттуда именной, подаренный товарищем Твериным револьвер. Проверил — заряжен ли. Потом встал, подошел к кровати и, чуть помедлив, набираясь решительности, приставил дуло к самой пуповине в упор и нажал курок.
От грянувшего выстрела Таня, казалось, снова потеряла сознание.
В середине красного кроваво-водянистого месива теперь виднелась черная дыра с обожженными краями. Перестреленная пуповина лежала рядом.
Добрынин опустил револьвер на простыню, на чистую ее часть в ногах у Тани. Обернулся, посмотрел на таз с водой, думая, что делать теперь.
Снова услышал стон. Взял с кровати легкого липкого ребенка, поднес его к тазу, опустил в холодную воду, осторожно попробовал смыть с него слизь, но тут вдруг подумал, что делает он что-то не то, и, вернувшись, опустил малыша на кровать рядом с револьвером, на чистую простыню.
Вдруг в дверь забарабанили с такой силой, что пол задрожал под ногами народного контролера. Он подбежал, открыл дверь и тут же отлетел в сторону, получив удар в грудь. В комнату вбежал милиционер с пистолетом в руке.
— Всем стоять! — крикнул он.
После этого крика возникла в квартире тишина. Но ненадолго. Снова застонала Таня.
Милиционер, молоденький усатый паренек, может, только недавно одевший форму, подошел к лежавшей на кровати женщине, не сводя напряженного взгляда с присевшего под стеной Добрынина.
— Кто стрелял? — спросил милиционер.
— Я… — негромко ответил народный контролер. Милиционер остановился перед кроватью, посмотрел на ребенка, на револьвер.
— Ножи тупые, — оправдывался Добрынин, чувствуя в груди боль от полученного удара. — Вот пришлось пуповину перестрелить…
Милиционер держал револьвер в руках и читал выгравированную на нем надпись.
— Добрынин — это вы? — спросил он, глянув на народного контролера.
— Да.
Милиционер задумался, потом посмотрел на ребенка.
— А почему вы пуповину не перевязали? — спросил он вдруг.
— А надо? — спросил удивленно Добрынин. Милиционер задумчиво кивнул.
— У вас нитки есть или бечевка? — спросил он.
— Счас, посмотрю… — прошептал Добрынин, поднялся с корточек и пошел на кухню.
Когда пришел, держа кусок бечевки в руке, оказалось, что милиционер уже перевязал пуповину ниткой, вытащенной из форменной гимнастерки.
— Поздравляю вас, — сказал милиционер. — Сын!.. Надо отметить такое дело. Добрынин растерялся.
— Кухня у вас там? — милиционер кивнул в сторону коридора.
— Да.
— Вы тут уберите, простыню под женой замените на чистую, а я там чтонибудь приготовлю пока, — сказал милиционер и вышел из комнаты.
Заторможенно Добрынин принялся выполнять указания. Вытянул не без труда простыню из-под Тани. Потом постелил на мокрый посередине матрац несколько газет, а поверх чистую простыню положил. Сначала с левой стороны, а когда Таня с его помощью перевернулась и легла на уже постеленную часть простыни — то и с правой. Ребенок в это время на стуле лежал.
— Ну, что еще надо? — спросил Добрынин у Тани.
Она попросила таз с водой возле кровати поставить и дать ей ребенка.
Переместив таз и отдав ребенка в руки Тане, Добрынин заглянул на кухню.
Милиционер, сняв шляпу и китель и повесив ремень с кобурой на спинку стула, жарил на сковородке картошку.
— Где соль? — спросил он Добрынина.
— Вон, под плитой в банке.
— Я — Федор, — сказал милиционер, размешивая картошку.
— Я — Павел, — представился Добрынин — Сейчас будет готово, — милиционер Федор, взяв щепотку соли из банки, стал щедро солить картошку.
Добрынин вытащил откуда-то и положил на стол железную флягу.
Во фляге был спирт.
Достал стаканы, тарелки, вилки.
— Хлеба нет, — сказал он, заглянув в деревянную хлебницу.
— Плохо, но не страшно, — сказал на это милиционер Федор.
Через минуту или две он снял сковородку с плиты и высыпал картошку на две тарелки.
Оба сели за стол. Добрынин налил по полстакана.
— Это спирт, — предупредил он. — Развести?
— Не надо, — остановил его милиционер. — Да, чего только не бывает во время ночного патруля… Я-то думал, что жизнью рискую…
