трактора передние колеса, и теперь он, сев на переднюю ось, возвышался рядом с распахнутым зевом похожего на небольшой ангар гаража. Входная дверь дома была сорвана. Симонов, согнувшись в три погибели, чтобы не заметили с улицы, вошел внутрь.
Дожидаясь сигнала товарища, Комков настороженно крутил головой и прислушивался к каждому шороху. Непонятный голубой свет беспокоил его. Временами ему казалось, что он различает чей-то шепот, где-то совсем рядом… Смысл слов ускользал в невнятной скороговорке. Словно трехлетний малыш, сглатывая труднопроизносимую букву «р», пытается что-то настойчиво объяснить взрослому дяде, зовет его куда-то… Лейтенанту вдруг стало не просто тревожно, а жутко. Он отчетливо представил себе съежившееся под забором маленькое тельце. Ребенок замерз, ему страшно и одиноко, и он не знает, где искать маму. Почему никто не поможет ему?
– Стой, ты куда?
Лейтенант вздрогнул от окрика и пришел в себя. Он стоял возле самой калитки. Оружия в руках не было. Симонов смотрел на него с недоумением.
– Что с тобой, ты чего – сдаваться надумал?
Комков судорожно сглотнул и опустился на корточки. Где-то тут плакал ребенок. Хотя нет, он не плакал, а…
– Ты куда малыша моего дел, Маша-растеряша? – Симонов только сейчас заметил, что его руки пусты. – Черт, как знал, что нельзя тебе его доверять…
Симонов включил боевой фонарь и принялся за поиски своего любимца. Комков безучастно наблюдал за его действиями. Он помнил и видел другое…
…Здание школы было старым, типовой советской постройки, очень похожим на ту школу, что несколько лет назад закончил Андрей. И от этого сходства было как-то не по себе. Подвал был высоким, просторным. В той школе, из другой, мирной жизни, подвал был целым миром, в котором чего только не было: и небольшая кустарно оборудованная качалка, и тир, и маленькая лыжная база, и «кабинет» военрука Ивана Васильевича, с диваном и столиком, где тот каждую субботу, запершись с учителем физкультуры, пил водку. В этой же школе, верхний этаж которой был почти полностью разрушен артиллерией, подвал был темным, захламленным местом, которое надо было проверить на наличие недобитков.
Желтые пятна света метались из стороны в сторону, освещая то серый бетон стен, то обитую металлом дверь с крупной надписью «Электрощитовая», одетых в противогазы людей и ядерные грибы на мрачных плакатах ГО,[14] задерживались в подозрительных углах и закутках. Стволы автоматов, готовые плюнуть горячим свинцом, настороженно следовали за ними.
– Кажется, пусто, товарищ лейтенант. – Абельмажинов блестел шальными, еще не остывшими от боя глазами. – Те четверо в спортзале были последними, точно говорю.
– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, идите сюда, – позвал голос Сахипова.
Тусклый свет – батарейки фонаря пора менять – выхватил из темноты толстые трубы отопления с изодранной теплоизоляцией, кучу тряпья под ними и широко распахнутые испуганные глаза на бледном лице. Девочке было лет пять, не больше. Черные волосы спутаны. Поверх когда-то красной кофточки натянута рваная засаленная куртка неопределенного цвета.
Тихонько выругался и куда-то отошел Симонов.
– Не светите ей в лицо, пугаете же, – попросил Комков.
Он аккуратно поднял ребенка и усадил на торопливо пододвинутый Сахиповым ящик.
– Как тебя зовут? – спросил он.
Девочка долго молчала, напряженно разглядывая лейтенанта, потом сказала:
– Алина…
– А где мама, мама твоя где, Алина?
Девочка подумала и сказала:
– Ее дяди бородатые увели… А мне велели тут сидеть…
Глаза девочки были сухими. Видимо, она уже выплакала все слезы, какие могла.
– Давно ты тут сидишь? – спросил лейтенант.
– Давно…
Абельмажинов достал оставшуюся от сухпая[15] плитку шоколада. Девочка, забыв про «спасибо», с серьезным, недетским выражением изможденного лица взяла пальцами с черной каймой под ногтями предложенное лакомство и торопливо сунула его в рот. Она была очень голодна. Появившийся откуда-то Симонов поманил лейтенанта рукой.
– Что, Олег?
– Мать ее там. – Симонов кивнул головой в глубь подвала. – В тире маты постелены… Лучше не смотреть… Не сразу убили, суки…
Комков оглянулся на девочку. Абельмажинов присел рядом, осторожно гладил ее по голове, что-то ласково приговаривая по-татарски…
Девочка наверняка слышала все, что эти ублюдки творили с ее матерью. И сидела здесь… Потом наверху звучали выстрелы, гремели взрывы, там кричали, умирая, люди и нелюди, а она сидела в этом укромном закутке, в кромешной тьме… Что творилось в ее крохотной неокрепшей душе? Какие кошмары посещали ее здесь?
– Воины джихада… Твари… – Симонов в сердцах треснул кулаком по двери теплопункта.
Девочка вздрогнула от внезапного шума. Абельмажинов обернулся, с укоризной покачал головой.
А лейтенант пожалел, что они подарили нескольким захваченным боевикам быструю и легкую смерть…
