– Младший лейтенант Малешкин.
– Младший лейтенант Малешкин, кругом!
– Товарищ майор, разрешите переночевать, хоть у порога. На улице морозище, замерзнем. Всю ночь ехали, устали…
Майор Дядечка так рявкнул «кругом!», что пламя в лампе взметнулось багровым хвостом, а Саня с экипажем выскочил на улицу. Когда младший лейтенант Малешкин опомнился, солдат с автоматом опять стоял у крыльца, широко расставив ноги.
– Я же говорил, что не пустит. Дюже злой майор Дядечка, как собака. – Часовой еще что-то хотел сказать про своего начальника, но, видимо, не найдя крепче слов, жалобно протянул: – Товарищи танкисты, дайте закурить!
Щербак обложил солдата трехэтажным матом.
– А он-то при чем? – вступился за часового Домешек. – На, кури, бедняга. Не завидую я твоей службе. Какой части-то?
– Снабженцы, – отозвался солдат. – Разное барахло возим.
– Я так и знал – чмошники проклятые. А эта баба – майорова ППЖ? – спросил ефрейтор.
– Черт их разберет. – Солдат вытащил из кармана огромную «катюшу» – патрон от крупнокалиберного пулемета.
– А ты всю ночь так и будешь здесь торчать с автоматом?
Солдат долго бил рашпилем по кремню, пока не за тлел толстый фитиль, прикурил и вместе с дымом вы дохнул:
– Не-е-е! Мои сменщики в машине спят.
– Майор Дядечка свое дело туго знает, – сказал наводчик.
– Ну и гад! Собственных солдат на мороз выгнал. Таких людей, как клопов, давить надо. – Щербак показал, как надо давить, и погрозил кулаком.
Саня с тоской поглядел на небо. Оно было темное, прожженное крохотными колючими звездами. «Как дырявая печная заслонка», – подумал Саня о небе и перевел глаза на снег. Он показался ему лиловым. Малешкин почувствовал, что замерзает и если простоит так еще десять минут, то превратится в сосульку.
– А еще говорят, на Украине зимы мягкие, – лязгая зубами, простонал Саня.
И вдруг водителя прорвало. На нем была куцая и отвердевшая, словно кирза, фуфайка. Руки чуть ли не по локоть вылезали из ее рукавов. Никто так не страдал от холода, как Щербак.
Сначала он долго ругался, так изобретательно и ожесточенно, что даже ефрейтор Бянкин свистнул. А потом закричал:
– Чего на него смотреть? Ахнуть из пушки. Давай, лейтенант, я разверну, а ты ахнешь!
– Заткнись, Гришка! Испугался он твоего крика.
– Криком его не проймешь. Он толстокожий, – подхватил часовой. – Давай, ребята, куда-нибудь отселева. А то он меня завтра с потрохами сожрет.
– А, боитесь! – заревел Щербак. – Сейчас я с ним один расправлюсь. – И он бросился к машине.
– Щербак, вернись. Я приказываю: вернись! – закричал Саня, но водитель даже не оглянулся.
Самоходка, рыча, поползла к хате. Саня бросился ей наперерез.
– Стой! Стой! – закричал Малешкин.
Щербак остановился.
– Ты что задумал, идиот? Хочешь, чтобы всех под трибунал?
– Не бойтесь, лейтенант. Я их давить не буду. Я их выкуривать буду!
Саня опешил:
– Как это выкуривать?
– Поставлю машину выхлопными трубами к окнам и заведу. Увидите – майор со своей стервой, как ошалелый, из хаты выскочит.
– А что? Идея! – подхватил Домешек. – Давайте, лейтенант, попробуем. Если он побежит жаловаться, скажем – прогревали мотор.
Саня посмотрел на Бянкина:
– А что ты скажешь?
– А чего мы теряем? – сказал заряжающий.
Решили попробовать. Самоходку выхлопными трубами подвели под окно. От шума солдаты в машине проснулись и, узнав, в чем дело, обрадовались. Часовой убежал в хату.
Саня с экипажем на всякий случай закрылись в машине. Щербак завел мотор и стал потихоньку газовать. Из дома выскочил майор, подбежал к самоходке и, стуча по броне рукояткой пистолета, завопил:
– Прекратить! Я требую прекратить немедленно!
Механик заглушил мотор. Наводчик приподнял люк и удивленно спросил:
