чтобы в ней спать, потом провел рукой по заросшему подбородку. Другой одежды все равно нет, ничего не поделаешь, а борода... Он достал бритву, мыло и принялся за дело, и едва успел покончить с выросшей за ночь щетиной, как раздался стук в дверь.
— Войдите, — сказал он, стирая мыло с лица.
Дверь открылась, из-за нее выглянули два голубых глаза под копной прямых темных волос.
— Ага! — послышался голос их хозяина. — Наш сердцеед заботится о своей наружности. Держи! — и Дункан бросил удивленному другу большой узел.
— Что?.. — начал Морган. — Дункан, где ты это раздобыл?
— А, — небрежно сказал молодой священник, подходя к рывшемуся в узле Моргану. — Я подумал, что Королевскому Поборнику для коронации может понадобиться соответствующее одеяние.
— Королевскому Поборнику? Откуда ты знаешь?
— Видишь ли, Келсон иногда говорит мне то, чего не говорит даже тебе. Да и кто, интересно, мог бы им стать, если не ты, бешеный боевой жеребец? Я, что ли?
Морган довольно усмехнулся, покачал головой и начал стягивать с себя мятую одежду.
— Как рука Келсона? — спросил священник, подавая ему алую шелковую рубашку. — Когда ты перевязывал ее ночью, мне почудился запах мераши, — он искоса поглядел на Моргана.
— Рука в порядке, — смущенно ответил Морган, надев рубашку и зашнуровывая ее, — но я надеялся, что ты не узнаешь мерашу. Одного моего старого наставника весьма огорчит, что о занятиях его оккультными науками стало известно священнику.
— Так и прекрати это, Аларик. Терпеть не могу это твое увлечение магией, которой тебе не дано владеть, — он передал генералу черные шелковые чулки и штаны. — Где Келсон?
— Принимает ванну. Он тоже огорчен... из-за постельничьих; не понимает, почему не может одеться сам. Я объяснил ему, что это одно из тяжких испытаний королевского сана и что сегодня с их присутствием всяко придется смириться.
Дункан усмехнулся.
— Когда он увидит все, что должен надеть, он им только обрадуется, — священник протянул Моргану легкую кольчугу и сел. — Перед праздничными службами я сам радуюсь, что у меня есть помощник для облачения. Да... — протянул он задумчиво, — там столько мелких застежек и шнурков...
— Ладно, рассказывай, — смешливо фыркнул Морган, натягивая кольчугу, — тебе же все это очень нравится.
Затем он надел начищенные до блеска черные ботинки, поданные Дунканом, и тут в дверь снова постучали.
— А вот и они, — сказал Морган, застегивая последнюю пряжку. — Войдите.
В дверь прошли друг за другом шесть человек в красных ливреях, нагруженные одеждой, шкатулками и узлами, и поклонились.
— Ваша светлость, мы королевские постельничьи, — заявил первый.
Морган кивнул и направил их в гардеробную Келсона. Когда они исчезли за дверью, он покачал головой и улыбнулся.
— Мне жаль бедного мальчика. Ты же знаешь, как он ненавидит наряжаться.
Дункан пожал плечами и передал Моргану черный бархатный камзол, отделанный золотом и рубинами.
— Ему придется к этому привыкнуть, Аларик.
Он помог Моргану расправить широкие рукава так, чтобы в разрезы их выглядывала нижняя алая рубашка, потом повязал вокруг тонкой талии генерала широкий атласный пояс.
— Ну и ну, — проворчал он, прицепляя к незаметному кольцу на поясе Моргана меч. — Из тебя, пожалуй, получится самый красивый Поборник всех времен.
Морган повернулся перед зеркалом с гордостью ребенка, получившего новую игрушку.
— А знаешь, Дункан, — поддразнил он весело, — ты ведь прав!
Дункан шутливо шлепнул его по руке, чуть не выронив приготовленный плащ с красным подбоем.
— Но к тому же и самый тщеславный из всех Поборник!
Он увернулся от ответного тычка и погрозил Моргану пальцем из-за кресла.
— Эй, эй! Не забывай, что я твой духовный отец и говорю тебе это для твоего же блага!
От смеха они оба чуть не упали.
— Скорее, — выдохнул Морган, — прикрой мое великолепие плащом, пока я не лопнул от гордости!
Слова эти вызвали новый приступ веселья, и, застегнув кое-как плащ на плечах Моргана, они, обессилев от смеха, повалились в кресла.
Из-за двери гардеробной высунул голову один из постельничьих.
— Что случилось, ваша светлость? — спросил он, округлив глаза.
Морган, еще задыхаясь, только отмахнулся.
— Нет, нет, все прекрасно, — ответил он, беря себя в руки. — Готов ли принц Келсон? Отцу Мак- Лайну пора идти в собор.
— Готов, святой отец, — сказал Келсон, входя в комнату.
Морган и Дункан, не веря своим глазам, одновременно поднялись на ноги — неужели это тот самый мальчик, который стоял ночью в соборе на коленях, дрожа от страха? Теперь они видели перед собой короля в белых шелках и атласе, похожего на юного ангела, сияющая белизна одежд которого была расцвечена лишь рубиновой и золотой отделкой по подолу и краям рукавов. На плечи его был накинут великолепный атласный плащ цвета слоновой кости, жесткий от золота и драгоценных камней, в руках Келсон держал лайковые перчатки без единого пятнышка и позолоченные серебряные шпоры. Черноволосая, цвета воронова крыла голова его была непокрыта, как подобает некоронованному монарху.
— Я вижу, вам уже сообщили о вашей новой должности, Морган, — сказал он смешливо. — Вот, — он протянул шпоры, — это вам.
Морган опустился на одно колено, почтительно склонив золотоволосую голову.
— Мой принц, у меня нет слов.
— Пустое, Морган, — криво улыбнулся принц. — Главное, чтобы вы не лишались дара речи, когда мне будет нужен ваш совет, — и жестом велел ему подняться. — Возьмите же шпоры, и пусть мои постельничьи помогут вам завершить одевание, а я пока побеседую с духовником.
Он вышел вместе с Дунканом на балкон и прикрыл дверь. Сквозь балконное стекло им был виден раздосадованный Морган, за которого теперь принялись постельничьи.
Келсон улыбнулся.
— Как по-вашему, отец, он очень сердится?
— Сомневаюсь, мой принц. Он был слишком горд, когда вы вошли, чтобы долго сердиться.
Юный принц коротко улыбнулся и посмотрел на раскинувшийся внизу город.
— Отец, — спросил он тихо, — что делает человека королем?
— Вряд ли кто-нибудь ответит вам на этот вопрос, сын мой, — задумчиво сказал Дункан. — На самом деле короли, возможно, не так уж и отличаются от обыкновенных людей; разница лишь в том, что на них возложена более суровая ответственность.
Келсон некоторое время обдумывал его слова, потом опустился перед священником на колени.
— Благословите меня, святой отец, — сказал он, наклоняя голову. — Я совсем не чувствую себя королем.
Томас Грейсон, архиепископ Сорандорский, в ожидании часа коронации с благоговением и немалым опасением взирал на собравшуюся возле его дворца толпу. Невзирая на холод в это ноябрьское утро на улицы вышло столько народу, сколько не собиралось даже в день коронации Бриона пятнадцать лет назад. Но люди не ликовали, как полагалось бы в такой день, они стояли тихо, и на лицах их читалось только напряженное и испуганное ожидание.
«Они знают, с кем должен встретиться их король, — думал он угрюмо, — и боятся за него, как и я. И
