— Кристиан.
— Моя госпожа. — Улыбка казалась натянутой, а лицо напряженным.
В зеркале она взглянула на его отражение и нахмурила брови.
— Ты рисковал. Что если бы я оказалось не одна?
Фалькенберг пожал плечами.
— Могло выйти куда более неловко, если бы о моем появлении тебя известила стража, не так ли? — Он огляделся по сторонам. Это были боковые, не парадные покои. — На самом деле, у меня есть
Она по-прежнему смотрела в зеркало.
— И как многое ты видел? — В ее голосе гнев боролся с обреченностью.
— Не все. Пока я этого не вижу, то не должен никого убивать. — Развязав плащ на горле, он отшвырнул его в сторону. — Мне нужно было прийти сюда… увидеть тебя. Этой ночью. Сегодня.
Она уронила гребень на туалетный столик.
— Прости, — промолвила Карисса. — Плохое у нас вышло прощание, верно? В итоге, я всегда причиняю тебе боль.
— Нет… — Фалькенберг приблизился, щекой прижимаясь к ее волосам. Он тоже смотрел в зеркало на их отражение и видел на лицах одинаковую усталость. — Нет, я должен был увидеть тебя. Прежде чем наступит завтра. — Руки скользили по ее плечам, ощущая нежную плоть под тонкой лазурной тканью. Закрыв глаза, он отвернулся. — Никогда раньше не видел, чтобы ты спала в ночной сорочке. Ты не любила никаких одежд по ночам.
Карисса ухватилась за его руку.
— Когда-то, давным-давно, — прошептала она, — был человек, с которым мне нравилось спать обнаженной. Когда-то давно.
Пальцы Кристиана выскользнули из ее ладони, и он опустился на табурет. Когда она взглянула на него, то увидела на лице ледяную гримасу отвращения.
—
Карисса покачала головой.
— Господи Боже! Ты ведь никогда прежде ничего не говорил. Ты никогда не возражал против того, что я задумала.
— Но сегодня — это сегодня. — Его голос был не громче шепота. Он ощущал, как все это давит на него: пустота, любовь, беспомощность и предощущение трагедии, витающее в воздухе. — Уже завтра ты будешь на коронации и бросишь вызов Моргану и Халдейну. И ты будешь там с ним,
— Знаю. Я все это знаю. Он нужен мне. Еще совсем недолго. — Она стиснула его руку. — А потом…
—
Она уткнулась лбом ему в плечо.
— Нет, не могу. Ян — опытный фехтовальщик, а ты нет. Аларик Морган разрежет тебя на куски.
— Все пойдет наперекосяк. В Ремуте это чувствуется повсюду. По всему собору на стенах написано —
Он заставил Кариссу взглянуть ему в глаза.
— Позволь мне убить его. Я могу провести в собор две сотни наемников. Существуют Порталы, о которых не знают ни Халдейны, ни Морган. У меня имеются изначальные планы всего Ремута, собора и замка. Камберу Мак-Рори удалось провести Реставрацию всего с парой дюжин михайлинцев. Я могу собрать в этой церкви своих людей. Пока все молятся, мы перебьем вельмож, уйдем в подземелья замка и удержим внутреннюю крепость. Я делал нечто подобное в Форсинне и в эмиратах. Позволь мне повторить то же самое сейчас. Или дай вызвать Моргана на магическую дуэль. Разреши мне это. Убить Хоувелла, выступить против Моргана… Карисса!..
— Нет. — Карисса потянулась, чтобы кончиками пальцев смахнуть слезы, что текли у него по щекам. Она зажмурилась. — Все должно быть проделано согласно обряду. Я желаю их гибели, — но церемонии прежде всего. Я претендую на гвиннедский престол. И хочу, чтобы во мне видели истинную королеву. Мне нужен Защитник, а ты не устоишь перед Морганом с мечом в руке. Я люблю тебя и не желаю твоей гибели. Я обязана сделать это. Я та, кто я есть. Но ты — единственный, кого я когда-либо любила; ты не орудие и тобой нельзя пожертвовать. Я не позволю, чтобы ты погиб ради меня.
— Проклятье, — воскликнул он. — Проклятье! Это же
— Не хочу, чтобы ты видела меня таким. Я пытаюсь предложить тебе мой меч и мою жизнь. Я не хочу, чтобы ты видела, как я предаю тебя. — Лицо Фалькенберга было липким от слез. Он уставился в стену.
— Ты никогда меня не предавал. Никогда не боялся того, чего так страшилась я сама; ты был мне необходим, сколько я себя помню. Ты учил меня магии, учил политике, истории и владению ножом…
— О, Господи. — Он пытался мысленно отгородиться от нее, удержать в узде усталость и пустоту, заполонившие душу. — Ты ведь даже не думала об этом по-настоящему, правда? Ты не представляешь, как все будет в действительности. Наша жизнь завершится сегодня. Завтра на закате ты либо станешь королевой Гвиннеда, либо погибнешь. В любом случае, я потеряю тебя. Все кончено.
Карисса сжалась, и слезы потекли у нее из глаз.
— О чем ты говоришь?
Фалькенберг сложил руки на коленях, ладонями вверх. Сосредоточившись на них взглядом, он попытался ответить — ровным, наставительным тоном, каким говорил со своими наемниками:
— Мы еще можем принять в границах допустимого, чтобы герцогиня Толанская взяла в мужья никому не известного приграничного князька. Но правящая королева Гвиннеда этого сделать не может. Если ты одержишь победу, то должна будешь играть свою роль до конца и подыскать себе достойного супруга, чтобы сохранить корону. Так устроена жизнь, и не думаю, что я смогу быть гостем на твоей свадьбе.
— Если я одержу победу, то стану правящей королевой. И я могу взять себе в консорты любого, кого только захочу. А я хочу тебя. — Она заставила его развернуться к ней лицом. — Я буду королевой, или погибну. В моей власти сделать тебя владыкой всего Севера: воссоздать герцогство Клейборнское из Келдора и Рединга. Это сделает тебя одним из самых знатных вельмож королевства, а затем моим соправителем. Ты всегда будешь нужен мне, и титул — это самое меньшее, чем я могу отплатить за все твои дары…
— Фалькенберг, — проронил он. — Наемник. Провозглашенный еретиком, если они вспомнят об этом… Дерини… Не надо, Карисса. Даже не думай об этом. Твоим мужем должен стать один из гвиннедских нобилей. Королевская власть — это нечто большее, чем просто месть и гора черепов перед воротами замка. Ты ведь силой захватишь престол; тебе придется стать великой королевой, чтобы заставить всех позабыть об этом. Твой Белдорский кузен попытается отнять у тебя Гвиннед; ты должна удержать королевство единым, заставить их сражаться за тебя. Лайонел был бы превосходным избранником. Есть еще граф Кирнийский; ты отнимешь его у сестры Моргана, — это должно кое-что для тебя значить. Или, если бы могла быть достигнута… договоренность о помиловании… и будь он на пару лет старше, то сгодился бы даже сын