может. Брион всегда оберегал — нет, любил его — в этом у Келсона не было никаких сомнений.
Он мысленно поздравил себя с тем, что логически достиг внутреннего покоя, когда двери кабинета легко отворились и вошли Морган с Дунканом. Оба они, к своей чести, выглядели весьма уверенно, хотя он ощутил за их спокойным видом скрытое напряжение, даже когда они успокаивали его, зная, что мальчику нелегко.
Он выпрямился и слегка улыбнулся, показав им, что больше не боится. Дункан взял со стола подсвечник и ободряюще похлопал Келсона по плечу. Морган молча смотрел, как Дункан преклоняет колена перед молитвенным столиком, взяв брошь и сосуд с бледно-зеленой смолой. Он взглянул на Келсона.
— Дункан все приготовил, мой принц, — спокойно сказал он. — Вы готовы?
Келсон робко кивнул и поднялся.
— Я готов.
Дункан, стоявший возле молитвенного столика, осторожно коснулся в нескольких местах его подлокотников, и в тот же миг в стене открылся проем. Ближайшая шпалера, переместившись, прикрыла его. Выпрямившись, Дункан отогнул угол шпалеры, жестом приглашая войти Келсона и Моргана в открывшийся проход.
Башня была очень маленькой, вполовину меньше комнаты, где они только что находились. Когда дверь за ними затворилась и Дункан перешел со свечой в другой конец помещения, они увидели боковую стену, расписанную фресками, изображающими сцены из житий святых. Золотые нимбы словно впитывали свет и чудным образом отражали его так, что казалось, будто они светятся изнутри.
Темно-синяя стена за маленьким алтарем была оживлена маленькими золотыми звездочками. Резной крест черного дерева свисал с потолка над алтарем; подвешенный на проволоке, он, казалось, плавает в звездном небе. Дункан поставил на алтарь свечу, и на полированной поверхности заиграли блики пламени.
Неугасимая лампада, висевшая на длинной цепи слева от алтаря, бросала на распятие из черного дерева малиновый отблеск.
В центре комнаты стоял маленький молитвенный столик. Келсон с Морганом заняли свои места, Дункан тем временем склонил голову перед алтарем и затем закинул ее в безмолвной молитве.
Морган положил Малинового льва и сосуд на пол, потом отстегнул меч и пристроил его рядом, приглашая Келсона поступить так же. Морган не знал наверняка, нужно ли это, но решил, что так будет лучше — традиция входить в дом Божий безоружным — стара как мир, а обычаи всегда на чем-то основаны.
Когда и Келсон положил клинок на камни пола, Дункан, закончив молитву, подошел к ним.
— Думаю, можно начинать, — тихо сказал он, становясь на одно колено напротив Моргана и Келсона. — Аларик, не приготовишь ли брошь?.. — Он указал на сосуд.
— Теперь вы, Келсон. Я для начала прочту несколько молитв у алтаря, а вы с Алариком будете мне подобающим образом отвечать. Потом я вернусь и дам вам особое благословение, А когда я снова пройду к алтарю и скажу:
«Господи, да будет воля твоя» — это будет сигналом.
Морган натер застежку броши смолой и прикрыл ее кусочком ткани.
— А что я? — спросил он, взяв левую ладонь Келсона и тоже натерев ее с обеих сторон. — Должен ли я еще что-то делать или только наблюдать?
Дункан покачал головой.
— Нет. Что бы ни случилось, тебе нельзя трогать Келсона или пытаться направить его, когда превращение начнется. Мы имеем дело с силами такими фантастическими по мощи, что, если ты вмешаешься, это может его убить.
— Понимаю, — ответил Морган.
— Хорошо. Есть вопросы, Келсон?
— Нет, отец.
— Хорошо.
Дункан встал, бросил мгновенный взгляд на Келсона и, улыбнувшись, отвесил ему глубокий поклон. Потом он повернулся и сделал три шага к алтарю.
Келсон, широко раскрыв глаза, смотрел на Дункана, преклоняющего колена, целующего камни алтаря и простирающего к нему руки; все движения, легкие и верные, выдавали большой опыт священника.
—
Пока губы Дункана шевелились, произнося молитву, Морган покосился влево, на Келсона. Мальчик, смиренно преклонивший колени, казался страшно юным и уязвимым. Конечно, они с Дунканом могут защититься от любого зла, накликанного тем, что они собираются делать. Но Келсон, человеческое дитя, еще не защищен…
Впрочем, может быть, и не надо тревожиться, может быть. Глаз Цыгана, мерцающий в правой мочке принца, оборонит его, если будет нужда. Но все равно — Келсон так молод, так доверчив.
Морган был рад тому, что мальчик ничего не знает о сомнениях, возникших час назад у них с Дунканом. Потому что сейчас Келсону необходима беспредельная вера — сомнению не должно быть места.
Морган вновь посмотрел на алтарь и понял, что Дункан заканчивает читать молитвы. Священник еще раз склонился перед алтарем и повернулся к ним лицом.
—
Морган и Келсон торжественно ответили:
— Аминь.
Дункан сошел с алтаря и стал перед коленопреклоненным Келсоном, затем положил руки ему на голову, и в тишине зазвучал его голос, тихий, но твердый:
— Келсон Синхил Райс Энтони Халдейн. Хотя вервья мира сего окутывают тебя, и хотя хляби смерти вздымаются близ тебя, да не устрашишься ты никакого зла. Ибо Господня воля над тобой, и под покровом ее обретешь ты убежище.
Он перекрестил мальчика.
Когда Келсон поднял голову, Дункан, протянув руку, взял у Моргана Малинового льва и, отбросив кусок ткани, защищавший застежку, вложил брошь в правую руку мальчика.
— Смелее, мой принц, — прошептал он, отошел за алтарь и вновь простер руки в мольбе.
Час настал.
Рука Келсона немного дрожала, когда он подносил золотую застежку к левой ладони, нащупывая нужную точку на коже. Он чуть помедлил, мысленно готовя себя к боли, которая, он знал, сейчас пронзит его.
Спустя мгновение мальчик воткнул иглу застежки в свою руку.
Проколотая рука стала как будто отдельным живым существом, посылающим его мозгу сигналы бедствия, как искры огненной кузницы, как ослепительный солнечный свет незащищенным глазам. Он почувствовал, что боль вошла в руку, как лезвие клинка, горячая, холодная, как стрела, бесконечно пронзающая кожу, сухожилия, мускулы, чувствовал, как она скользит в его плоти, видел темное острие, в конце концов выходящее на поверхность.
Невольный крик сорвался с его губ, когда брошь вырвалась из руки и сама устремилась в его плоть. Он скорчился, тихо постанывая, когда рука начала пульсировать в собственном ритме, и прикрыл глаза, — некое излучение стало разрывать изнутри его череп, его глазные яблоки.
Все, что мог сделать Морган, — это подавить в себе мучительное желание поддержать своего молодого господина. Лицо мальчика было искажено мукой, в каждом движении его маленького тела сквозила боль. Никогда он не выглядел таким беспомощным.
Дункан тоже обернулся и смотрел на Келсона; его строгий взгляд напоминал Моргану, что он не должен вмешиваться и пытаться помочь.
Когда Келсон, прижав к груди раненую руку, опять обрел способность видеть и взглянул на свои ноги, он увидел, что начал светиться бледным, призрачно-золотым светом. Свечение усиливалось; внезапно
