тому, в чем она нуждалась. Камберу оставалось только надеяться, что Синил Поймет, что делает с женой.
Вечером первого декабря была закончена вся подготовка и сделаны первые шаги, так что пути назад не было. Перед этим пятьдесят рыцарей, которые должны были напасть на дворец Имра, отслужили мессу и освятили свои мечи для священной битвы, из которой многие из них не вернутся. Другие сто пятьдесят рыцарей под командованием Джеймса Драммонда и лорда Джебедия Алкарского были уже готовы переправиться из Дхассы с помощью Портала во дворец архиепископа в Валорете. Они должны были напасть на город, перебить гарнизон и не допустить сторонников Имра в город.
Наконец служба кончилась, и в церкви остались только Синил, Камбер с детьми, а также невоенные члены Ордена, которые должны были остаться здесь. На всех были кольчуги, шлемы, сверкающие мечи. Накидки разных цветов, сверкающие мечи и короны разной величины обозначали их ранги, и только платье Синила отличалась от одежд всех остальных.
Синил вовсе не хотел иметь оружия. Он хотел только надеть длинную белую мантию, олицетворяющую чистоту его намерений. Он не был воином, и считал, что не годится королю-священнику идти в бой с простой сталью. Ведь в конце концов не сталь же победит Имра.
Но женщины настояли, чтобы король был одет, как король. Меган, Эвайн и Элинор работали много дней, не показывая никому, что они делают, а когда в полдень Синил вышел из своей комнаты, чтобы направиться в церковь, его уже ждал новый костюм, новый наряд короля.
Он так никогда и не узнал, где они смогли раздобыть великолепную, отливающую золотом кольчугу и жезл. Здесь же лежало белое шелковое платье, камзол, брюки и сапоги из мягчайшей кожи. Алые перчатки с вышитым гербом Халдейнов были подарком Элинор. А великолепнее всего была алая накидка с вышитым на груди и спине львом Гвинедда. Синил смотрел на это, изумленно раскрыв рот.
Он быстро оделся и начал вертеться перед зеркалом, наслаждаясь мужественным видом блестящего воина, смотревшего на него из-за стекла. Затем он позвал женщин, чтобы отблагодарить их. После теплого выражения своих чувств, что было для него весьма необычно, он попросил их помочь ему вооружиться, нужно, чтобы человека, который не рожден носить оружие, готовили к бою женщины.
И они помогли Синилу, хотя их пальцы болели от бесчисленных пряжек, ремней, шнуров. В глазах их стояли слезы. Эвайн надела на него меч с крестообразной рукоятью на белом ремне – символ чистоты, как пояснила она, поцеловав его в щеку. Затем она отступила назад, уступая место Меган.
Принцесса, оставившая свой подарок напоследок, робко смотрела на своего мужа, который все больше и больше походил на короля.
Едва слышным голосом и едва дыша от волнения, она достала корону – не простую серебряную корону, возложенную на его голову в ночь их венчания, а золотой обруч, украшенный четырьмя серебряными крестами.
Едва Меган взглянула в его глаза, руки ее задрожали. Синил, тоже взволнованный, взял ее пальцы в свои, так, что корона оказалась между ними. Меган проглотила слюну и попятилась, стараясь освободиться, но Синил покачал головой и привлек ее к себе.
– Пожалуйста, прости меня, миледи. Я плохо относился к тебе в то время, когда мне следовало благодарить тебя за сына, за твою поддержку, которая была мне так необходима.
Он посмотрел на ее живот, затем снова с улыбкой взглянул в ее глаза.
– И за наших сыновей, которые будут. На этот раз их будет двое, я знаю. Оба мальчики.
У нее от удивления раскрылись глаза. Хотя Рис уже сказал ей, что у нее будет ребенок, мальчик, но по ее внешнему виду ничего нельзя было определить. И откуда он мог узнать, что их будет двое?
– Вы знаете, милорд?
– Я знаю.
Он рассмеялся.
Меган опустила глаза и очень мило засмущалась. Синил Подумал, что он никогда не видел ее такой привлекательной. Он почувствовал, что Эвайн и Элинор смущенно потупили глаза, что им не по себе оттого, что они присутствуют при столь откровенной сцене нежности. Но он не обратил на это внимания. Он внезапно понял, что может сегодня погибнуть, Несмотря на всю их военную мощь и тщательную подготовку, и тогда он больше никогда не увидит это прелестное дитя – свою жену.
Странно, но слово «жена» пришло легко и просто, и оно уже не несло в себе никаких душевных мук и терзаний. Внезапно ему стало жаль того времени, которое он так бездарно провел вдали от этой женщины, вынашивая планы мщения, и он понял, что должен сделать, чтобы заслужить прощение.
Он легонько взял корону из ее рук.
– Я надену этот символ твоей любви, миледи, только при одном условии, – сказал Синил, с упоением глядя в эти невообразимо прекрасные глаза. – Ты должна первая надеть ее.
Он осторожно опустил корону на ее волосы.
– Пусть она будет символом того, что ты – моя королева и мать моих будущих детей. А в случае, если я не вернусь с боя, ты будешь полноправной королевой Гвинедда.
В ее глазах заблестели слезы счастья.
Синил осторожно снял с нее корону и водрузил на свою голову. Он поцеловал жену в губы и повел ее и других женщин в церковь для мессы.
Уже было далеко за полночь, когда знатные лорды Гвинедда уложили пьяного Имра в постель. И только через полчаса после этого архиепископ Энском сумел ускользнуть от загулявших дворян и направиться в дворцовую церковь.
Этот вечер для Энскома был тягостным и нескончаемым, поскольку он знал, какие события ждут его впереди. Ему было гораздо труднее, чем обычно, находиться среди пьяных и хвастливых дворян. Не однажды в течение вечера он едва сдерживался, чтобы не взорваться. Лорд управитель дворца, заметив его угрюмое настроение, сказал, что нехорошо так выделяться среди веселящихся людей. Энском заверил его, что всему виной приступ тошноты, который, вероятно, скоро пройдет. Управляющий принес ему чашку козьего молока, ведь весь двор знал о плохом желудке архиепископа.
После этого Энском с большим трудом изображал бесшабашное веселье, чтобы не привлекать ненужного внимания.
Но праздник в этот раз был очень странным – полным напряжения, каких-то подводных течений. Так редко бывало при дворе Имра, в особенности на празднике Зимы, самом веселом празднике года.
Энском подумал, что Имр подозревает о скором приходе грозных событий, и вся эта безрадостная вакханалия была обусловлена растущим ощущением приближающегося заката династии Фестилов.
Энском также отметил в уме тот факт, что в этом году Имр приказал всем одеться и явиться на праздник в зеленом, а не в ослепительно-белом, как в прошлом году. Видимо, призрак кровавого злодеяния все еще беспокоил его душу.
Принцесса Ариэлла на празднике не была, да ее и не ждали. Она редко появлялась на людях в последнее время. Ходили слухи, что она много и тяжело болела, а более злые языки утверждали, что болезнь Ариэллы обусловлена внезапной потерей веса после того, как она девять месяцев непрерывно толстела, но такие разговоры моментально прекращались, как только поблизости оказывался король.
Сам Энском об этом не имел своего мнения.
Но если Ариэлла действительно была с ребенком, то это могло быть только результатом ее преступной кровосмесительной связи с братом. А если это так, то ребенок будет большой угрозой для трона, если выживет. Так что эту проблему нужно было решать сразу. Но, возможно, Ариэлла была не повинна ни в чем, хотя Энском в этом сомневался.
Итак, этот праздник Зимы внешне проходил, как все праздники, когда людей заставляют веселиться, даже если им этого не хочется вовсе. Блюд было огромное количество, но все они казались безвкусными измученному нетерпением Энскому.
И когда знатные лорды сняли со стены факелы и повели пьяного Имра в его покои, распевая песни и отпуская грязные шуточки, Энском поднялся и быстро вышел из зала.
Он дошел до церкви, вошел туда и встал, прижавшись разгоряченным лбом к холодной двери. Так он стоял несколько минут, стараясь успокоить взбудораженный мозг.
Он подошел к двери ризницы, вставил ключ в замок и вступил в полную темноту, закрыв за собой дверь, В центре ризницы вспыхнула свеча, и он увидел Камбера, Йорама, Эвайн, Риса и еще несколько человек,
