эскорт. Внимательно всех оглядев, он подошел к одному из них и положил руку на холку коня. Лошадь взбрыкнула и заржала.
— Этот, милорд. Его вы не могли подготовить заранее. Пусть он испробует питье, которое вы предлагаете нам.
Брэн кивнул и сделал знак рукой. Воин спешился и подошел к нему; Лионель неотступно следовал за ним, не спуская с него глаз. Когда тот снял шлем и хотел отдать его одному из своих товарищей, Лионель сам взял у него шлем и передал этому солдату, опасаясь, вероятно, что выбранному им человеку как-нибудь передадут противоядие.
Оставив солдата под присмотром Меррита, Лионель подошел к лекарю и сам взял у него из рук глиняную чашу. Его черные глаза угрюмо сверлили Брэна; он был страшно раздражен и не скрывал этого. Торжественно приподняв сосуд, он с усмешкой повернулся и направился обратно к Мерриту и солдату. Там один из его людей принял у него чашу, подозрительно ее осмотрел, и только после этого сосуд передали солдату Брэна. Лионель и Меррит, стоя рядом с ним, следили за каждым движением гвиннедца.
— Сколько нужно выпить? — Лионель бросил быстрый взгляд на Брэна.
— Глотка достаточно, ваша светлость, — сказал Кордан. — Зелье действует очень быстро.
— Надо думать, — пробормотал Лионель. — Что ж, дружок, глотни, не робей, — он посмотрел солдату в глаза. — Твой командир, говорят, человек слова. Пей же.
Человек поднес чашу ко рту, пригубил и, почувствовав приятный вкус, одобрительно поднял бровь, затем взглянул на Лионеля и сделал глоток. Он еще успел восхищенно причмокнуть — Кордан использовал хорошее вино, — потом покачнулся и чуть не упал, но Лионель и Меррит успели подхватить его. К тому времени, когда воин коснулся земли, он уже крепко спал. Лионель нагнулся и осмотрел человека, приподнял его веки, нащупал пульс и удовлетворенно кивнул. Встав на ноги, он медленно подошел к Брэну, мрачный, но покорный.
— Что ж, милорд, ваш лекарь, кажется, мастер своего дела. Конечно, мы не можем только на основании того, что сейчас увидели, исключить, что в зелье нет какого-нибудь медленно действующего яда, к тому же нас могут убить, например, пока мы будем спать. Но жизнь всегда полна неожиданностей, не так ли? Его величество ждет либо вас, либо меня, и мне не хотелось бы заставлять его ждать слишком долго.
— Итак, вы принимаете мои условия?
— Как видите, — кивнул Лионель. — Надеюсь, вы позволите нам поспать где-нибудь в другом месте, а не на голой земле, как вашему другу, — он взглянул на спящего воина и сардонически усмехнулся. — Когда мы вернемся в Кардосу, его величеству наверняка не понравится, что мы спали здесь в грязи.
Брэн поклонился и откинул полог своей палатки, возвращая Лионелю сардоническую улыбку.
— Прошу — входите. Вы будете спать в моем жилище, тогда уж никто не скажет, что гвиннедские лорды не умеют принимать знатных гостей.
Лионель дал знак остальным из его отряда спешиться и пройти в палатку. Богатое убранство произвело на него впечатление, он обменялся взглядами с Мерритом и несколькими своими товарищами и, выбрав самое удобное кресло, уселся.
Сняв перчатки и шлем, он положил их на пол рядом с креслом и устроился поудобнее, поставив ноги на обтянутую кожей подставку. На его черных волосах играли мягкие блики света, проникавшего в палатку через вход, все еще не закрытый; он поправил сбившуюся на сторону прядь. Зато нож у него на поясе поблескивал довольно зловеще в тех же утренних лучах. Лионель лениво поглаживал его рукоятку, пока другие устраивались на коврах, покрывавших пол. Меррит уселся в кресло рядом с Лионелем, его простодушное лицо приобрело напряженное и тревожное выражение. В центре палатки стоял человек с чашей.
Когда Брэн и Гильом вошли в шатер, появился последний из торентцев — знаменосец, и лицо его было бледнее белого флага. Ему не нужно было пить снотворное, и только он и тот, кто держал чашу, имели уверенность, что вернутся в Кардосу.
Лионель посмотрел на пятерых воинов, расположившихся у его ног, и дал знак человеку с сосудом обнести каждого из них. Когда чаша дошла до Меррита, первый из выпивших зелье уже спал, распростершись на полу. Человек с чашей задержался было, а Меррит даже привстал, глядя на тех, кто уже сделал свой глоток, но Лионель покачал головой, призывая его не мешкать. С глубоким вздохом Меррит подчинился и вскоре откинулся в кресле, закрыв глаза. Когда все затихли, человек с чашей опустился на колени перед Лионелем и подал ему питье. Лионель спокойно взял чашу и еще раз осмотрел ее.
— Они все хорошие люди, милорд, — сказал он, глядя на Брэна. — Они доверили мне свои жизни, и мне хотелось бы верить, что им ничто не угрожает. И если только они зря положились на мое слово, если кому-то из них будет причинен какой-то вред — клянусь, я отомщу даже из могилы. Понимаете?
— Я тоже дал слово, милорд, — холодно сказал Брэн. — Я сказал, что никто не причинит им вреда. Можете положиться на мое слово, вам нечего бояться.
— Я не боюсь, милорд, я вас предупреждаю, — мягко произнес Лионель. — Смотрите же, сдержите свое слово.
Взглянув напоследок на чашу, он приподнял ее и, прошептав молитву, поднес к губам. Сделав глоток, он вернул чашу и откинулся в кресле, поеживаясь, как от холода, хотя в палатке было тепло. Потом его голова безвольно опустилась на спинку кресла. Человек, подававший чашу, опустился на колени и пощупал его пульс. Убедившись, что все в порядке, он встал и поклонился Брэну Корису.
— Если вы готовы, нам следует отправляться, милорд. Впереди трудный путь, большую часть которого придется проделать в ледяной воде. Его величество ждет.
— Да, конечно, — ответил Брэн, надевая шлем. Он не мог не оценить дисциплину, царящую у людей Венцита, глядя на спящих заложников.
— Смотрите же за ними, Кэмпбелл, — сказал он, надевая перчатки и покидая палатку. — Венцит ждет их в добром здравии, и не будем разочаровывать его.
Глава IV
«И отдал тебе хранимые во тьме сокровища и сокрытые богатства»[4]
Кардосская крепость лежала четырьмя тысячами футов выше равнины Восточной Марки, на высоком каменистом плато. Это была резиденция графов, герцогов, а порой и королей. С запада и востока крепость была защищена Кардосским перевалом, и только через коварное ущелье Рильских гор можно было подойти к ней.
Каждый год поздней осенью, в конце ноября, с северного моря приходят снега, занося ущелье и отсекая город от остального мира до самого марта, до конца зимы. А потом Кардосский перевал еще на три месяца превращался в бурлящий ледяной водопад.
Но это еще полбеды. Дело в том, что из-за особенностей рельефа доступ к городу с востока открывался несколькими неделями раньше, чем с запада, — именно поэтому город так часто переходил из рук в руки. Потому и Венциту Торентскому довольно легко удалось взять этот город — Высокую Кардосу, истощенную предшествовавшей летней кампанией и занесенную снегом, Кардосу, которой не могло прийти на помощь гвиннедское войско. Венцит воспользовался этим, и Кардоса пала.
И вот сейчас Брэн Корис со своим эскортом подъезжал к ее воротам, а новый хозяин города, расположившись в здании магистрата, готовился к приему высокого гостя.
Венцит Торентский, хмурясь, поправлял высокий воротник своего камзола. В двери постучали, и он быстро накинул на плечи бархатный, расшитый золотом плащ и пристегнул к поясу кинжал с украшенной жемчугом рукояткой. В его холодных голубых глазах светилась досада.
— Войдите!
Бесшумно на пороге появился долговязый молодой человек лет двадцати четырех и отвесил глубокий поклон. Как и все придворные, Гарон носил блестящую сине-фиолетовую ливрею Фурстанского Дома, с черным оленем, вышитом в белом круге на левой стороне груди. На нем сверкала серебряная цепь — знак
