— Ладно, ладно, дед, я пошутил, — пошел на попятную «хорек». — Четвертый тупик, говоришь, где это?
Оставив телегу возле какого-то столба, немцы закинули карабины за спину и вместе с пленным отправились на розыски. Они долго бродили по путям, бестолково шарахаясь то в одну, то в другую сторону, кряхтя пролезали под вагонами или перебирались через тормозные площадки. Несколько сгоревших вагонов и частично разрушенные пути свидетельствовали об очередном недавнем налете американцев. В таких местах шли интенсивные восстановительные работы.
— Эй, дядя, где четвертый тупик?
— Вон там. Видишь людей?
Пожилой железнодорожник оказался прав. Мало того что вагоны с капустой были расстреляны «Мустангами», так что прокисшая жижа частично вытекла и уже высохла на шпалах, являя собой нечто совершенно несъедобное, так еще десятка два человек — конечно же, безо всяких накладных — копошились тут, засучив рукава и вытаскивая голыми руками дурно пахнувшее содержимое из разбитых бочек. Они швыряли его кто в мешки, кто в сумки. Один человек в шляпе и длинном черном пальто набивал капустой солидного вида портфель, а полная пожилая женщина с нелепой пилоткой на голове утрамбовывала капусту в кузове детской коляски.
— Ну и вонища! — сказал охранник, которого звали Карлом.
— А ты думал, тебе предложат деликатесы? — хохотнул второй. — Баварские колбасы, господа! Не желаете ли прогуляться до станции — прибыло два эшелона отличнейших баварских колбас.
Немцы сплюнули, развернулись и пошли назад, допивая по дороге остатки своего пойла. По пути они заглядывали в раскрытые товарные вагоны в надежде найти что-нибудь хоть там. Однажды им попался совершенно целый вагон с отодвинутой примерно на метр створкой двери. Карл подошел, сунул в проем голову и принюхался.
— Ну-ка, подсади, — скомандовал он напарнику и кряхтя забрался внутрь.
Стоявший рядом Алекс обратил внимание, что противоположная дверь в вагоне плотно прикрыта, так что не было видно даже световой полоски.
— Эй, Фриц, иди-ка сюда, — послышалось из глубины.
— Чего там?
— Иди, увидишь.
Фриц снял с плеча карабин, положил его на пол вагона и, хватаясь за крюк дверной задвижки, чертыхнувшись, забрался следом. Как только он это сделал, Алекс изо всех сил навалился на створку двери, стронул ее и накатил до упора так, что крюк защелкнулся. Мало того, он схватил валявшийся тут же кусок проволоки и молниеносно «опломбировал» дверь, просунув проволоку в специально предназначенное для этого отверстие и сделав скрутку. Изнутри донеслись звуки возни, глухие крики, переходящие в вопли, стук сапог в стены и двери. Потом грянул выстрел. Алекс оббежал вагон с другой стороны. Здесь крюк был откинут, и двум попавшим в западню олухам ничего не стоило откатить незапертую дверь. Но они сообразили об этом слишком поздно.
И надо же такому случиться, что, как только Алекс запер и вторую дверь, послышался вой сирены. Лучшего и желать было нельзя, ведь этот заунывный вой давал сразу столько преимуществ! Во-первых, все, кто находился на путях поблизости, побежали в укрытие. Во-вторых, сам Алекс мог бежать в каком угодно направлении, и никому этот бег не покажется подозрительным, ведь подозрительным было бы как раз стоять, когда воет сирена. В-третьих, этот чудесный вой напрочь заглушит и без того не очень громкий шум, издаваемый двумя запертыми в вагоне «хорьками».
Расслышав свистки паровозов, Алекс бросился бежать, крутя головой в поисках движущихся составов. Он знал, что при воздушном налете станции стараются максимально освободить от поездов, отгоняя их порой на десятки километров и не обращая при этом внимания на запреты семафоров. Он пролез под вагонами, оказавшись в узком промежутке между двумя поездами. Хотел было снова сунуться под колеса, но вагоны стронулись с места и, медленно набирая скорость, покатились. Причем сразу с обеих сторон да еще в противоположных направлениях. Выбирай любое!
Быстро сориентировавшись, Алекс выбрал западное. Он отыскал вагон с тормозной площадкой и, задрав правой рукой полы шинели, разбежался, ухватившись левой рукой за поручень. Небольшая пробежка с тройным прыжком — и он на ступеньках. Поезд быстро набирал ход. Поднявшись на площадку, Алекс уселся на откидное сиденье, отдышался и снял с ремня флягу. Половину ее содержимого он залпом выпил, остатки вылил между вагонами, выбросив туда же пробку-стаканчик. Затем, вынув флягу из суконного чехла, положил ее на прыгающий из стороны в сторону на стрелках пол вагона и со всей силы несколько раз ударил каблуком сапога. Склеенный из двух дубовых половинок корпус раскололся. Внутри, как и говорил Гловер, оказались несколько вложенных один в другой целлофановых пакетов с деньгами и документами.
Итак, все свершилось наилучшим образом. Карла с Фрицем ждал Восточный фронт, его… Ему нужно было в Хемниц, и он как раз ехал в том направлении. Правда, километрах в семи от Дрездена состав загнали в тупик какого-то полустанка, и Алекс, понимая, что, вероятнее всего, паровоз переценят и вагоны погонят обратно (тем более что тревога была ложной), спрыгнул на насыпь.
Минут через десять он бодро шел по шоссе, смешавшись с толпой беженцев.
13 марта, где на попутках, но больше пешком он добрался до Хемница. Это был первый немецкий город, по которому флаинг офицер Алекс Шеллен шел без конвоя. Он плохо помнил этот город, где и бывал-то всего несколько раз, к тому же так давно. И все же одним из воспоминаний его детства была небольшая кирха Святого Иоганна, сложенная из красного кирпича, с незатейливыми часами над главным входом и с двойными узкими стрельчатыми окнами с каждой из четырех сторон колокольни. Он помнил острый четырехгранный шпиль, крытый листовой медью, яркую зелень которой прочерчивали темные полосы потеков. Вот только он совершенно не представлял, в какой стороне искать эту кладбищенскую церковь, рядом с которой должна находиться самая дорогая для него могила.
Алекс остановил двух молодых людей лет шестнадцати — юношу и девушку:
— Простите, я здесь проездом и ищу кладбище, на котором есть кирха Святого Иоганна.
— Святого Иоганна? — задумалась девушка.
— Да, из неоштукатуренного красного кирпича…
— Погодите, — догадался парень, — это ведь старое лютеранское кладбище на западной окраине… точно, Йоханесфридхоф, сразу за промзоной Зигмаршенау. Короче, вам нужно сесть вон там на трамвай «двойку», проехать паровозостроительный завод, фабрику швейных машин Бауэра и выйти возле госпиталя Святой Катарины. А там совсем рядом.
Алекс поблагодарил. Он легко нашел кладбище и сразу направился к домику смотрителя. Проходя мимо кирхи, он еще раз убедился, насколько искажаются со временем детские образы, казалось бы, так достоверно запечатлевшиеся в памяти. Многое на деле оказалось не таким. И цвет стен, и форма шпиля, и переплеты окон южного фасада, и, тем не менее, он был уверен, что здесь ничего не изменилось за прошедшие десять или двенадцать лет. Изменился он сам.
Смотритель — однорукий инвалид лет шестидесяти — пил чай в компании маленькой девочки, вероятно внучки или правнучки. Ей было лет шесть, не больше, но держала она себя при постороннем очень степенно, словно была здесь официальным лицом.
— Я ищу могилу матери своего друга, — соврал Алекс. — Он тяжело ранен и лежит в госпитале на севере Померании. Узнав, что я буду проездом в Хемнице, он попросил меня найти могилу и посмотреть, в каком она состоянии. Эти бомбежки… они лишают нас уверенности в сохранности даже могил.
— Я вас прекрасно понимаю, молодой человек, — закивал смотритель, жестом предлагая гостю стул. — Назовите имя усопшей и, по возможности, дату захоронения.
— Шеллен Вильгельмина, август тридцать девятого. Перед самой войной. Она должна быть похоронена в фамильном склепе Альтраудов.
— Ах вот как, Фрида, неси-ка нашу с тобой книгу, — скомандовал инвалид девочке. — Та-ак, сейчас посмотрим. Шеллен, тридцать девятый год, склеп… как вы сказали?
Он раскрыл большую и, судя по закругленным и замшевым от времени уголкам когда-то жесткой картонной обложки, очень старую амбарную книгу.
