Антона.
– Это так срочно ?
– Да, Отто, очень срочно.
– Курт! – крикнул Ротманн. – Уведите арестованного.
Когда Антона увели, Юлинг вскочил и начал расхаживать по кабинету.
– Я только что из канцеллярии крайсляйтера. Я был там по делу этого, как его… Керстена и его списков. Знаешь, что я там узнал? – он остановился и, упершись в стол Ротманна руками, воззрился на него нетерпеливым взглядом.
– Ну, у крайсляйтера можно узнать всё, что угодно, – успокаивающим голосом, с улыбкой сказал тот.
– Роммель умер! – не обращая внимания на шутливый тон собеседника, полушепотом выпалил Юлинг.
– Не может быть! – Ротманн замер с зажженной спичкой в руке. – Когда?
– Сегодня в первой половине дня. – Юлинг снял плащ и швырнул его на кресло. – Будет сообщение по радио. Больше мне ничего узнать не удалось.
Ротманн бросил догоревшую спичку на пол, встал и, подойдя к двери, приоткрыл ее. Курт барабанил на машинке. Он снова плотно закрыл дверь и вернулся к столу.
– О чем вчера говорил этот поляк? – спросил Юлинг.
– Да не поляк, а русский.
– Это сейчас неважно. Для чего ты попросил меня наводить справки о состоянии здоровья фельдмаршала? Ты представляешь, какая будет рожа у Шмица, которому я вчера звонил, когда он узнает об этой смерти? – Юлинг опять начал разгуливать по кабинету. – Сегодня, видите ли, просят узнать о здоровье всеми уважаемого фельдмаршала, а через несколько часов тот умирает! Так о чем говорил этот пол… этот русский?
– Сядь и успокойся. – Ротманн достал из шкафа бутылку и две рюмки. Разлив коньяк, он подал одну из них Юлингу и, не дожидаясь его, выпил свою. – Он говорил о том, что сегодня, 14 октября 1944 года, Эрвин Роммель умрет от кровоизлияния в мозг.
Юлинг уставился на свой коньяк остекленевшим взглядом. Потом выпил его и спросил:
– А что он сегодня рассказывал?
– Ничего. Его только что привели, а тут ты ворвался.
– Так прикажи, чтобы вернули! Пусть объяснит, откуда у него могли быть такие сведения.
Ротманн взял со стола листки с новыми показаниями Антона и протянул их Юлингу.
– На, читай. Тут он все подробно объясняет.
Пока Вилли читал, Ротманн прикурил наконец сигарету и стоял в задумчивости у окна. Поверить в то, что он, этот человек без документов, но с набором странных вещей в карманах, действительно из XXI века? Но тогда вся реальная действительность превращается в какую-то игру. Всё становится несерьезным. Жизнь, смерть, война. Все эти понятия станут чепухой, если кто-то может скакать по ступеням прошлого и будущего, появляясь в прошлом до своего рождения или в будущем после своей смерти. Если можно так обращаться со столь незыблемым фактором бытия, как ход времени, то ради чего всё остальное? Ведь святее времени нет ничего в этом мире. Даже в Библии с ее чудесами и потопами, огненной серой с небес и воскрешением мертвых нет ничего подобного. Нет потому, что такие вещи превратили бы мир в бардак, лишив его всякого смысла… Никто, кроме полоумных писак вроде Уэллса, не смеет касаться времени. Нет, должно быть другое объяснение. Можно допустить всё, что угодно, но только не это. Иначе… как там у Шекспира? Распалась связь времен? Да нет, пожалуй, похуже – не распалась, а запуталась и переплелась.
Если хоть на секунду допустить это, наши страдания и надежды, преступления и кровь – всё превратится в фарс. Мы все станем марионетками в руках смеющихся над нами кукловодов. А какие могут быть у марионеток идеи и великие учения? Разве могут они совершать великие поступки, эти куклы на веревочках?
Юлинг положил листки на стол и сказал:
– Чушь собачья! Он просто что-то знает. И мы должны выяснить что.
– Ладно, успокойся. – Ротманн сложил листки в папку и убрал ее в сейф. – Только прошу тебя – никому об этом ни слова. Как бы там ни было, а дело это непростое. Очень непростое. Но мы в нем разберемся. А сейчас надо подождать официального сообщения.
– Но учти, раз уж я замешан в этом деле, я хочу быть в курсе твоего расследования, – забирая плащ, ремень и фуражку, сказал Юлинг и вышел.
Юлинг заведовал отделом охраны и контрразведки на заводах рейха, разумеется, в рамках территории, подконтрольной гестапо города Фленсбурга. В поле зрения отдела были тысячи иностранных рабочих, от которых можно было ожидать неповиновения или мятежа. Под не менее пристальным наблюдением находились и свои. В их районе было много военных предприятий и судоремонтных верфей. К сорок четвертому году почти вся промышленность, где шла хоть какая-то производственная деятельность, уже так или иначе относилась к военной отрасли. На войну работали столяры и плотники, закройщики и забойщики скота, автослесари и рабочие сотен других профессий. За всеми требовался надзор, для чего повсюду были созданы сети осведомителей, с агентами которых приходилось постоянно работать. И даже если всё было совершенно спокойно, наверх с определенной периодичностью должны были уходить отчеты и статистика.
Конечно, гестапо не в одиночку занималось такими вопросами. Эту работу дублировала и хорошо организованная и чрезвычайно разветвленная германская полиция, главным образом та ее часть, которая называлась полицией охраны правопорядка рейха, так называемая ОРПО. Кроме собственно полиции охраны правопорядка, задержавшей Антона, в ее составе была жандармерия (сельская, горная, моторизованная), полиция охраны морских побережий (а также внутренних водных путей), полиция охраны заводов, зданий, железных дорог. К ней относилась и пожарная полиция, введенная в состав ОРПО в 1936 году. Была полиция охраны почт, административная полиция и некоторые другие. Все это были вполне самостоятельные структуры со своей униформой и знаками различия. Ко всему этому следует добавить боевые полицейские подразделения, дислоцированные на территории Германии, в состав которых входило даже несколько танковых полков. Гитлер, боясь внутреннего мятежа, не отправлял их на фронт. Это были части быстрого реагирования, предназначенные для переброски в случае необходимости в любую точку страны. Правда, за всю войну подобной необходимости так и не возникло.
Со всеми этими организациями нужно было постоянно поддерживать оперативное взаимодействие, так что и при самой спокойной обстановке работы всегда хватало. Но не о таком масштабе деятельности мечтал когда-то гауптштурмфюрер СС Вилли Юлинг.
Вильгельм Юлинг, к имени которого следовало добавлять роскошное Фердинанд, принадлежал к той группе немецкой молодежи, для которой тридцать третий год распахнул все двери к славному будущему. От них требовалось только безоговорочно верить и подчиняться.
В отличие от Ротманнов он никогда не испытывал нищеты и в детстве мало интересовался, чем живут его отнюдь не бедные родители. По материнской линии он приходился внучатым племянником фон Рентхельду, заводы которого вполне могли быть основой благополучия и их семьи. Будущий отец Вильгельма Фердинанда, принимавший участие в Великой войне, остался жив и вернулся в чине гауптмана с обоими классами Железного креста на мундире. Правда, после войны он был уволен из армии, сжатой Версалем до пределов жалких десяти дивизий, но, как истый патриот, сохранил активную жизненную позицию. В составе «Черного рейхсвера» он еще некоторое время бился в уличных сражениях с поляками в Верхней Силезии. Окончательно вернувшись домой с новым ранением и черным Силезским орлом на груди, Юлинг-старший занялся, наконец, домашним хозяйством, оставаясь ярым сторонником реванша и борьбы за отмену всех версальских ограничений. Как раз незадолго до этого у них и появился единственный сын Вилли.
Однажды, когда поздним майским вечером Вилли с группой сверстников играл в соседнем дворе, прибежавший мальчишка радостно сообщил, что неподалеку, на университетской площади, начинается факельное шествие, а потом там будет зажжен огромный костер. Все устремились в указанном направлении и на площади перед Берлинским университетом действительно обнаружили скопление народа. В основном
