круге этот черный как смоль жеребец, принимавший участие чуть ли не в первых берлинских бегах девяносто пятого года, все еще отставал на полкорпуса от туманно-белого с сиреневым отливом Тайфуна. Входя в завершающий поворот, он вылетел за радиус дорожки в поле и сразу откатился назад более чем на корпус. Толпа охнула. Каратаев испуганно заглянул в шпаргалку: неужели ошибка?! Но нет, вот они сравниваются и проносятся мимо, словно запряженные парой. Мелькают хлысты. Наездники, оскалившись, издают какой-то звериный рык. Общий вздох. Кронпринц снова отстает на полкорпуса…
Тишина.
— Тайфун обставил старика Кронпринца, — слышится со всех сторон, и Каратаева прошибает озноб.
Его данные не верны! Но это же означает катастрофу, ведь сейчас он должен поставить последние деньги, и если проиграет…
Вокруг зашумели и закрутили головами.
— Что случилось? — спросил Савва кого-то из соседей.
— Кронпринц объявлен победителем, — объяснили ему. — Тайфун дисквалифицирован за четыре проскачки перед самым финишем. Берлинец теперь второй, Диамант — третий.
Слава богу!
Вокруг снова стало свободнее. Многие устремились к кассам за выигрышем, который тут же меняли на новые билеты, вверяясь опыту, интуиции и удаче. Те, кто побогаче, никуда не бежали, раскуривая сигары и обмениваясь мнениями. Одни пользовались услугами проверенных ипподромных букмекеров, другие загодя сделали ставки на тотализаторе, распределив деньги по номерам и забегам и теперь заносили результаты второго финиша в свои блокноты. «Что же я-то стою!» — чуть не вскрикнул Каратаев и бросился к кассам.
В третьем забеге должен был победить Арктур. Из газетной заметки, которая будет напечатана завтра, Каратаев знал, что для многих это станет неожиданностью. Фаворитом третьей шестерки считался Бранд — рыжий конь с золотой гривой, известный всем и каждому. Трехлетке Арктуру прочили в лучшем случае третье место. Он был еще очень молод и норовист и на его счету пока не числилось побед.
— Тридцать марок на Арктура, — сказал Каратаев, просовывая деньги в одно из многочисленных кассовых окон. Последнюю десятку он все же решил оставить.
Краем уха Савва слышал, что большинство вокруг ставили на Бранда, некоторые — на Крестоносца или Хельда. Когда он отошел от касс и посмотрел на свой билет, рука его заметно подрагивала.
Он снова протиснулся к ограждению. Объявляли новых участников, конюшни, имена владельцев и возниц. Колокол. Шестерка лошадей устремилась вперед. Но Каратаев прослушал и не знал, как выглядит его конь, а номер на попоне — Арктур шел под пятым — пока не просматривался. Оставалось напряженно ждать, когда рысаки подойдут ближе.
Первый… шестой… третий… Вот он — пятый! Темно-коричневая с красным отливом шерсть сверкает на мощном крупе. Это гнедой иноходец с черными как смоль гривой и хвостом. Проходя трибуну, он борется за третью позицию с белогривым соловым жеребцом под цифрой «три». «Нет, лучше не смотреть», — решил Каратаев, внутренне боясь сглазить. Он опустил глаза.
На второй круг первым из-за поворота вышел Крестоносец, следом — Бранд и уже сравнивающийся с ним Арктур.
— Бранд! Дьявол тебя разорви! — вопил кто-то рядом. — Тебя что, всю неделю не кормили?!
Каратаев снова отвел взгляд и стал украдкой наблюдать за окружающими. Рядом стоял невысокий полный господин в котелке, похожий на пожилого Черчилля. Оттягивая нижнюю губу, в углу его рта повисла изогнутая трубка. Он внимательно следил за участниками и вдруг, выхватив трубку, закричал:
— Мерзавцы, что они делают! Он же придерживает фаворита!
Проносясь мимо трибуны, Арктур уже вышел вперед. Его возница сидел согнувшись пополам и все время оглядывался на отставших соперников. Под гул толпы Арктур промчался дальше и впервые в жизни пришел первым.
— Ваши триста пятьдесят марок. Получите.
Сжав в кулаке стопку мятых купюр, Савва отошел в сторону. Ему хотелось спросить, как был произведен расчет его выигрыша, но он постеснялся. При этом Каратаев заметил, что является не единственным получателем больших денег. «Ладно, теперь надо сосредоточиться и сыграть действительно по-крупному, — подумал он. — Четвертый и пятый забеги пропущу, а вот в шестом…»
Шестая шестерка готовила зрителям и участникам тотализатора сенсацию. Согласно Саввиной информации, в нем должен был победить шотландский рысак по кличке Эльф — классическая «темная лошадка», о которой ничего не было известно, кроме того только, что произвели и воспитали ее в конюшнях Заменгофа. Даже родословная Эльфа хранилась в тайне. Автор статьи в «Берлинер тагеблатт» уже в понедельник будет доказывать, что владелец Эльфа сделал все, чтобы создать у публики насчет этой лошади впечатление блефа. Нарочитая таинственность должна была насторожить знатоков и букмекеров: а не подсовывают ли нам черепаху, роль которой заключается только в том, чтобы проковылять один забег, оттянув на себя значительную сумму ставок доверчивых простаков, а на деле с треском проиграть и быть тут же проданной в какой-нибудь драгунский полк за бесценок? На самом же деле шотландца тайно тренировали за пределами Германии, готовя только к победе. И тот, кто раскусил истинный замысел заговорщиков, сорвал вместе с ними крупный куш.
Каратаев подождал, когда толпа у касс немного рассосется и, протягивая все свои триста пятьдесят марок в крайнее окошко (там сидела молодая женщина), негромко, чтобы никто не услыхал, попросил поставить их на Эльфа — третий номер в шестом забеге. Стараясь придать своему голосу оттенок равнодушия, он при этом даже слегка зевнул.
Дистанцию в 2600 метров рысаки преодолевали за время чуть более трех с половиной минут, но пауза между забегами составляла примерно четверть часа, и Савва почувствовал, что проголодался. Он пошел в буфетную, купил хлеба с ветчиной и бутылку лимонада. На улице духовой оркестр играл вальсы, а по беговым дорожкам проносились верховые, развлекая публику и демонстрируя скаковых лошадей.
Объявили участников: Орландо, Блитц, Эльф, Либертин, Гановер и Гарем, причем двое последних были явными фаворитами с резвостью минута двадцать и минута двадцать две на мерной дистанции в тысячу метров.
— Летом на Хоппегартене Гановер не вошел в поворот, — говорил кто-то поблизости. — Его возница Франц чуть было не сломал себе шею.
— Там очень тесно, Фридрих. Так же, как и на Карлсхорсте. Это скаковые ипподромы, они не для бегов.
— Кто вам сказал, что Либертина вырастили в конюшне Линденхофа? Это холоднокровка, а Линденхоф холоднокровок не разводит.
— Его в прошлом году купил генерал фон Штильгерен. Кажется, в Венгрии.
— Хороший рысак выгоднее скакуна, — пояснял кавалерийский офицер двум молодым дамам. — Особенно зимой, когда скачки не проводятся. Три процента владельцу победителя от суммы ставок — это, я вам скажу, хорошие деньги…
Об Эльфе никто поблизости не говорил.
Звякнул колокол. Когда колесницы проносились мимо, Каратаев отыскал серого шотландского жеребца, шедшего вторым. Из программки он знал, что опытные Гарем и Гановер дают фору молодым трехлеткам метров в тридцать. Такое практиковалось, чтобы повысить призовую ставку владельцев, несколько уравнять шансы и обострить состязание.
— А тройка-то, посмотрите, и не собирается уступать! — воскликнул кто-то рядом.
— А как идет! Это Эльф. На таких серых шотландская конница атаковала Бель-Альянс сто лет назад.
— Чтоб мне провалиться, если они не пожалеют о своих форах! — с радостным удивлением в голосе проговорил стоявший позади Каратаева чиновник в длинной шинели, прижимая к глазам армейский бинокль.
На второй круг светло-серый, с темными гольфами конь вышел первым. По натуре он был скорее скаковой лошадью, нежели рысистой, и возница боялся только одного: как бы неопытный жеребец не сбойнул и не ударился в галоп. Это же почувствовали и знатоки. Несмотря на то, что они оказались в
