да ладно — судей теперь не хватает, так что будем надеяться. Однако factuna fieri infectum non potest.[48] Что касается свидетеля, то я упомянул о нем не ради красного словца. Есть одна зацепка.
Петер воспрянул.
— Какая?
— Как мне удалось выяснить из разговора с парой ее университетских подруг, у нашей подопечной есть жених — некий военно-морской чиновник по фамилии фон Тротта. Вы знаете о его существовании? Нет? Официально они не помолвлены, но это не столь важно. Главное то, что в данный момент он в Мюнхене. Приехал несколько дней назад и двадцать четвертого числа, когда ее арестовали, вполне мог быть уже здесь.
— Вы полагаете…
— Я полагаю, что это единственная возможность. Что, если именно от него она шла в пять часов утра? А?
— Но зачем ей было возвращаться еще раз в семь?
— Зачем, зачем… Забыла выполнить поручение подруги, вот и вернулась по пути на работу. Поскольку ее схватили in situ criminis,[49] нам нужно доказать, что она только поправляла тот злосчастный листок. Что двумя часами раньше сторож видел не ее, потому что в это время фройляйн Вангер была совершенно в другом месте. Таким образом, мы отберем сторожа у обвинения, превратив его в свидетеля защиты! Та, которую он видел в пять утра, принесла прокламацию, и именно она является и ее автором, и автором всех предыдущих листовок. Доказав это, мы докажем, что вся вина Эрны Вангер лишь в ее невнимательности и потере бдительности, а вовсе не crimen laesae majestatis.[50] Следователи уверены, что все пройдет без сучка и задоринки, а посему не будут готовы к такой неожиданности. А дальше все зависит от вас. — Глориус удовлетворенно хлопнул себя по коленям и встал. — Что делать, etiana innocentes cogit mentiri.[51]
Петер, как всегда, ничего не понял из очередной латинской премудрости, просто поверив в ее уместность.
— С утра я займусь этим фон Троттой, а вы приходите завтра вечером, — продолжал Глориус, выпроваживая гостя в коридор. — Попозже. И будьте осторожны. Никаких контактов ни с женихом, ни с отцом Эрны Вангер. И не встречайтесь больше с нею. Ведь вы были сегодня в Штадельхейме? Я это сразу понял. Имейте в виду, что вашим молодым коллегам может быть поручено приглядывать за вами. Даже наверняка Особенно остерегайтесь Бергмюллера: здесь он доверенное лицо Фрейслера и внештатный сотрудник 15-го отдела.[52]
XXV
То, что Алоиз Глориус нашел Клауса вон Тротта, было не просто случайностью. Это было случайностью, которая сработала только благодаря высокому профессионализму старого адвоката.
Узнав от знакомых своей подзащитной о существовании в ее жизни этого человека, Глориус в первой и пока что единственной беседе с ее несчастным отцом завел речь и о нем. На всякий случай. Оказалось, что морской чиновник в последнем письме Эрне сообщал о своем скором возвращении в Германию из далекой и длительной заграничной командировки.
— Когда вы получили это письмо?
— Около двух месяцев назад.
— И с тех пор ничего?
— Ничего.
Глориус отправился на узел междугородней связи и созвонился со своим старым берлинским приятелем и коллегой, работавшим в Народном суде. Он попросил его узнать по своим каналам, не возвратился ли в рейх некий Клаус Мария фон Тротта. Дело важное, политическое, так что незазорно потревожить и само кадровое управление Кригсмарине, хотя по возможности лучше не засвечивать этого человека.
Ответ пришел быстро. Да, он в рейхе уже две недели. Вначале, вероятно, сдавал отчеты, но вот уже несколько дней как в краткосрочном отпуске по семейным обстоятельствам.
Узнав об этом, адвокат предположил, что семейными обстоятельствами вполне может быть встреча с той, которая, по словам ее отца, провела однажды около месяца возле его госпитальной койки. И этот фон Тротта либо уже в Мюнхене, либо на пути сюда.
Адвокат отправился в бюро регистрации приезжих. Другой бы чиновник его ранга ушел из этой конторы несолоно хлебавши, но только не Глориус. Почуяв, что с ним (вернее, им) затевают игру в футбол, посылая как мяч то туда, то сюда, он рассказал начальнику бюро о скором приезде в их город Роланда Фрейслера (что было похоже на правду) и обрисовал ему перспективу встречи с ним лично.
— Ежедневно сюда, только на мюнхенский вокзал, приезжают не меньше трех тысяч человек, а уезжают лишь две с половиной тысячи, — жаловался пожилой, измотанный заботами чиновник. — Недавно разбомбили привокзальную площадь с беженцами, и мы до сих пор точно не знаем, кого убило, а кого нет. Вы требуете от меня невозможного.
— Этот человек не беженец. Дайте хотя бы команду своим старушенциям обзвонить гостиницы и дома, где сдают комнаты.
И фон Тротта нашелся. Он остановился недалеко от вокзала в чудом уцелевшей гостинице в номере на втором этаже. Самое интересное, что в свой номер он въехал двадцать третьего января, а это значило, что, когда утром двадцать четвертого полицейские волокли фройляйн Вангер в участок, он был уже в Мюнхене.
Большего Глориусу пока не требовалось. Записав адрес и удостоверившись, что постоялец все еще в гостинице, он стал ожидать встречи с уже выехавшим из Берлина судьей, припрятав игральную карту с аристократом в своем рукаве. Опять же на всякий случай.
— Я узнал все только вчера от ее соседей. Ума не приложу, как ей могло прийти это в голову.
Клаус сидел напротив адвоката. Он приехал в Мюнхен четыре дня назад и снял номер в гостинице на тихой Миттерерштрассе возле свежих развалин. Телефон Вангеров не отвечал. Он позвонил в Красный Крест, и ему сказали, что оберхельферина Вангер по служебным делам за городом. Вернется утром следующего дня. Позавчера он заходил к Вангерам, но дома опять никого не оказалось. Попавшаяся на лестнице полная словоохотливая соседка поведала ему о постигших семью профессора утратах. В конце, понизив голос и смахнув с толстой щеки слезинку, она рассказала и о беде, случившейся с Эрной, об ее аресте и предстоящем суде.
Последнее известие настолько поразило Клауса, что, выйдя на улицу, он некоторое время не мог сообразить, в какую сторону ему теперь идти.
В номере он подошел к зеркалу и долго задумчиво смотрел на свое отражение. Теперь он отчетливо понимал, что два года, проведенные на востоке, отдалили его не только от Эрны, но и от войны. Да и вообще от родины. Вернувшись в Германию две недели назад, он был удручен и подавлен всем тем, что увидел. Сплошные развалины, а в лицах людей обреченная покорность. Он вспомнил свои беседы с профессором Вангером В сущности, он сам говорил что-то о грозящих им разочарованиях, но тогда ему казалось, что он намеренно сгущает краски. Просто так, чтобы показать этому профессору, что он вовсе не из тех, кого можно околпачить бравурными радиорепортажами и военными киножурналами. Потом он понял — его наигранный пессимизм не отражал и сотой доли ожидавших их всех «разочарований».
«Судя по тому, что случилось теперь с Эрной, она тоже совсем другая, — размышлял он, приглаживая тонкие усики над верхней губой, которые носил уже полтора года. — Они все тут психически сломлены и искалечены войной. Воистину прав был Гераклит, утверждая, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Нельзя вернуться в прошлое спустя два долгих года, особенно если их заполняла война».
Этот вывод принес ему тогда некоторое успокоение.
