Ему нужно было успокоиться. Он пробегал весь день, как стая гончих за одним зайцем, пытаясь через Мочилова, через знакомых из столицы, через просто знакомых «пробить» номер автомобиля, заезжавшего в автоматические ворота банкира Стоцкого. То, что он получил, ни на шаг не приблизило его к желаемому результату. Машина оказалась зарегистрированной на какую-то Анастасию Дьяченко, 1985 года рождения. Наверняка помимо того, что молода, девица и хороша собой, и с одиноким банкиром ее связывали явно не преступные интересы. Он подумал было, что ушел со следа в сторону, как вдруг, вернувшись домой, обнаружил эту самую машину в тетушкином дворе!
Туровскому не терпелось узнать, кто на ней приехал, но он взял себя в руки и весь вечер поддерживал беседу ни о чем.
Впрочем, была и весьма интересная тема, поднятая кем-то из гостей. После ужина в приглушенном свете ночников под мелькание разноцветных гирлянд гости, устроившиеся на диванах и кушетках с чашками кофе и чая, отчего-то заговорили о привидениях и проклятых предметах. Видимо, все остальные темы были исчерпаны.
– Замечательный Мороз-воевода, – сказала Василина Семеновна, показывая на картину, украшавшую гостиную. – Колоритный, представительный, внушающий оптимизм и веру в будущее. Как хорошо, Клепа, что ты на выставке наших местных художников купила его, а не портрет Юлия Цезаря. Его купила Нона Сумарокова. И знаешь, что у нее после этого про изошло? Ее бросил Брут! То есть муж. Предал, одним словом, после стольких лет безоблачной семейной жизни. У портрета оказалась плохая энергетика.
– Такое бывает, дорогие мои, – закивала Клеопатра Деонисовна, подливая гостям напитков. – Дурная слава преследует, к примеру, даже портрет Джоконды. Сам Стендаль упал в обморок у этой картины! И после него люди там валились с ног пачками. Леонардо не зря переписывал его шесть лет подряд, последних лет своей жизни. Как заметили сотрудники Лувра, картина после закрытия музея тускнеет, а утром с прибытием восхищенной толпы как бы возрождается вновь.
– Питается энергетикой толпы, – укоризненно покачал головой Анатолий Сергеевич.
– Я тоже слышал нечто подобное про одно из полотен Эдварда Мунка, – продолжил разговор Олег Воскресенский. – Считается, что его картина «Крик» вызывает болезни, неприятности и большие беды. Жизнь самого творца являла собой бесконечную цепь потрясений и ударов судьбы.
– Вот, вот, – подхватил Анатолий Сергеевич, – полотно впитало его нездоровую энергетику и принялось щедро выплескивать ее на людей.
– А картина «Иван Грозный убивает своего сына Ивана»?! – воскликнула Василина Семеновна. – Сам Репин признавался, что убирал недописанное полотно с глаз подальше потому, что оно производило на него гнетущее впечатление. А простых зрителей картина просто пугает! Ее демонстрация поначалу была запрещена царем, а после не рекомендована женщинам и детям. Президент Академии художеств того времени так и сказал своей жене, перед тем как идти смотреть на царя Ивана: «Не пугайся, дорогая, подготовься. Сейчас ты увидишь эту страшную картину!»
– В определенной степени магнетизм присущ каждой старинной вещи, не только живописным полотнам, – кивнул Анатолий Сергеевич. – Приобретая вещь, мы приносим в дом энергетику ее мастера, энергию, взятую у толпы, в которой есть и маньяки, и гении. И эта энергетика обязательно начинает воздействовать на психику нового владельца. Помню, был такой случай. Мой дальний приятель купил старинное охотничье ружье. Почистил, проверил, повесил на стенку. Вот как у вас, Клеопатра Деонисовна, висит эта турецкая сабля, так и он повесил ружье.
– И что? – с замиранием сердца поинтересовалась Катерина, в кармане пальто которой лежали сразу два пистолета, вернее, зажигалка и кольт.
– И все, – развел руками Пушкин, – приятеля нашли с простреленной головой!
– А ружье?! – заволновалась Катя.
– Что ружье? Оно лежало рядом с ним. Оказалось, что у него целый шлейф трагических неприятностей! Все его предыдущие владельцы кончали жизнь самоубийством.
– Ужас, – прошептала Катя.
– Страшная у тебя сабля, Клепа, – покачала головой Василина Семеновна. – С Воеводой она никак не сочетается. И вообще, мне кажется, что она сейчас качается из стороны в сторону! Так качается, словно хочет отрубить кому-то голову.
– Глупости какие, – поморщился Андрей, пристально глядя на саблю. – Сейчас она не качается, она вчера качалась... – И пораженно замолчал.
– Вот это точно глупости, – пожала плечами Клеопатра Деонисовна. Она подошла и поправила турецкую саблю, висевшую не так ровно, как бы ей хотелось. – Это подарок моему супругу от министра культуры. Она дорога мне прежде всего как память.
– Избавься от нее, Клепа, – содрогнулась впечатлительная Василина Семеновна.
– От старинных вещей с плохой энергетикой лучше избавляться, – согласился с ней Анатолий Сергеевич. – Есть у меня один дальний знакомый...
– Надеюсь, – прошептала Василина, – он не собирается убивать себя?
– Нет, он собирается расширять свою коллекцию, скупает интересные вещи. Так вот, он сам недавно продал буквально за бесценок настоящий меч Тамерлана, потому что тому требовались жертвы. В его доме все животные погибали от колотых и ножевых ран. Он избавился от меча, пока дело не дошло до людей.
– Нукер Тамерлана! – На Катю разговор производил неизгладимое впечатление.
– Откуда вы знаете? – поразился ее осведомленности Анатолий Сергеевич.
– Так, книгу одну читала, – замялась она. Не рассказывать же всей честной компании, как они с подругой ходили в «Охотник» за оружием, после чего ее огнестрельный склад в карманах пополнился кольтом.
– Да, – согласился Воскресенский, – от вещей, которые гнетут, нужно избавляться.
И он выразительно поглядел на сыщика.
Туровский ничего не понял. Если тот на что-то намекал, то на что именно? Андрей должен воздействовать на тетю, чтобы та избавилась от своей турецкой сабли? Зачем ему это надо? Тетя цепляется за свои воспоминания, как утопающий за соломинку. Если он не убедил ее за все время избавиться от композиции из фарфора «Мальчик показывает пограничнику, где прячется шпион», то о сабле можно даже не заикаться. Пожилые дамы склонны к выборочной сентиментальности: именно это им очень нравится, а это, будьте так любезны, не трогайте.
Кате эта тема показалась грустной. Она с удовольствием станцевала бы возле елки. А то получается какой-то скучный праздник с пенсионерами и их страшилками! Неужели они с Кротовой тоже доживут до старости и на праздниках вместо веселья будут рассказывать будоражащие душу истории? Катя представила, как они сидят под елкой с Аленой, седые такие, в очечках, с пучками редких волос на голове, перешептываются, рассказывая друг другу ужастики, рядом на диване храпит лысый сморщенный Семен, а Борюсик... У Бориса Кротова будет уже своя личная жизнь. Когда же личная жизнь будет у нее?! Так действительно недолго оказаться с ужастиками под елкой.
– А у другого моего приятеля, – азартно продолжал Анатолий Сергеевич, – было еще хлеще!
– Катя, – неожиданно сказал Туровский, – не стесняйтесь! Если вам хочется перекурить, то пойдемте на кухню.
Катя обомлела. У нее что, на лице написано, что она хочет курить?! Она никогда не курила.
Но Андрей уже встал со своего места, подошел к ней и подал руку.
– Пойдемте, – пролепетала она, – действительно, так курить хочется, что сил нет.
Она решила, что сыщику нужно сказать ей нечто важное, а причина – простая легенда для того, чтобы остаться наедине. Он захотел остаться с ней наедине! Это намек? Этот австралийский кузнечик ее сейчас сожрет? Подавится!
На кухне Андрей усадил ее на табурет и всучил сигарету.
– Пообещал тете, что брошу курить, – откровенно признался он, доставая из пачки еще одну для себя. – Но нет сил терпеть. Впрочем, я ведь бросал вчера. Сегодня опять брошу. Я окно открою, вас не продует?
Катя помотала головой и поглядела на сигарету. Курить совершено не хотелось. Она никогда не
