уюта. Алена заранее заняла себе место возле Василия, нервно подмигнув тому правым глазом. Копейкин тут же подмигнул ей левым. Он тоже нервничал. Разумеется, он ничего не вспомнил, но пытался это скрыть. Его мнение относительно воспоминаний было схоже с версией Крошкиной. Та успела нашептать ему за столом про Кострому.
— Помню! — прокричал неожиданно Василий, напившись от души томатного сока, — купола, купола, купола…
— К чему бы это? — удивился Станислав, ухаживающий в этот момент за Снежаной. Он накладывал ей в тарелку креветок под апельсиновым соусом из мидий и морской капусты.
— Ты вспомнил?! — обрадовалась Снежана. Но отчего-то ей стало грустно.
— Купола?! — Алена под столом каблуком вдавила ногу Василия в пол, попав в нее только со второго раза.
— А! — заорал тот от боли, — купола! И вокзал! Помню! С вывеской!
— И что же на ней написано? Ну, — подтолкнула его локтем Алена.
— На ней написано «Кострома», — выпалил Василий и замер.
— Я так и знала, — махнув рукой, прослезилась Клементина, — ты сын Валентины!
— Какой Валентины? — удивленно вскинул брови Горецкий.
— Моей сестры из Костромы, — Клементина вскочила со стула и побежала обнимать Василия.
— Чес слово, — бормотал тот, — чес слово, что-то вспомнил. Какие-то неопределенные ассоциации…
— М-да, — произнес Туровский, подливая себе томатного сока. Первый раз каблуком в ногу Крошкина сдуру заехала ему, но он мужественно сдержал выкрик.
Перед чаем принялись рассматривать старый альбом, который нашли Станислав со Снежаной в комоде на мансарде. Клементина положила его на колени, посадила на диван по обе стороны подруг, Копейкин с Горецким примостились на подлокотниках, Туровский отошел к окну.
Он все понял. Но уличать клиента во лжи не собирался. Если они так решат, то почему бы и нет? Ведь нет и никакой гарантии, что Василий Копейкин не их родственник. В былые времена целые деревни носили одну фамилию, так что удивляться тут нечему. Если хорошенько покопаться, то можно найти у каждого однофамильца родственные корни. Другое дело, что будет, когда Копейкин вспомнит, кто он на самом деле. И совсем хорошо, что следствие продолжится, и кот или кошка Жана окажутся в надежных руках. Сколько бы Крошкина с Копейкиным не вешали добродушной Клементине лапшу на уши, Горецкий казался сыщику вполне разумным человеком. А разумный человек не бросится ни с того, ни с сего на шею непонятно откуда взявшемуся родственнику, а сначала внимательно к нему приглядится недельку-другую. Пока же, с горечью заметил Туровский, он глядит только на Снежану Стародубцеву. И совсем хорошо, что та смотрит в альбом.
— Вот Кострома, — Клементина, смахивая набежавшую слезу, ткнула пальцем в школьную фотографию, на которой выстроились в два ряда разномастные девочки. — Я тогда училась в пятом классе, была хорошисткой. Ах, время, время, куда ты летишь, не позволяя оглянуться назад?! Может быть, мне начать писать стихи?! А, я знаю, сын скажет, что с него достаточно моих картин. А тогда, — Клементина потыкала в худого нескладного ребенка с испуганными глазами на поллица, — я мечтала стать балериной! А стала женой профессора антропологии, — вздохнула Клементина, — подарив ему всю молодость, да что молодость, я подарила ему жизнь, бросив к его ногам свои мечты.
Она закрыла глаза.
Снежана укоризненно поглядела на Горецкого, словно тот был виноват в том, что из Клементины Матвеевны не получилась балерина.
— Зато мама рисует теперь, — пожал тот плечами.
— Не рисует, сколько тебе можно говорить, а пишет. Я пишу маслом на холсте, — Клементина вернулась к снимкам.
Пока хозяйка дома купалась в воспоминаниях, Василий разглядывал фотографию нескладных одноклассниц. Зорким соколом он разглядел подписи под снимками, и указал на тот, под которым стояло «Валентина Копейкина».
— Мама?
Пухлая девица с выпяченным рахитичным животом и выражением лица, как ударенного пыльным мешком, тоскливо взирала со снимка на мнимого родственника. Ее торчавшие в стороны куцые косицы, казалось, удивлялись его заявлению больше самой Валентины.
Но Клементина не стала выяснять, каким это образом Василий узнал в пухлой девочке маму, а горько разрыдалась на груди Алены Крошкиной.
— Да, — говорила Алена, поглаживая вздрагивающую спину Клементины, — он ее сын, представляете? Он ваш родственник! Не нужно его жалеть, это же радость, что он нашелся.
— Я не его жалею, — всхлипнула Клементина, — а себя. Годы прошли, лучшие годы прошли. Ах, извините, мне взгрустнулось.
— Зато теперь у вас есть Василий! — продолжала гнуть свою линию Алена.
— Василий, да, Василий, — расплылась в улыбке Клементина и послала ему воздушный поцелуй, в ответ на который Копейкин нервно подмигнул Клементине.
— И что вы этим добились? — поинтересовался Туровский, направляя автомобиль в сторону города.
— Они его признали! Признали Василия! — Алена радостно махала обеими руками вышедшим проводить их на улицу Горецким.
— И пригласили опять, — довольно хмыкнул Копейкин.
— К чему вам это? — продолжал допытываться сыщик, — вы же не сын Валентины и прекрасно это знаете.
— Он не сын?! — изумилась Снежана, округляя и без того огромные глазища.
— Нет, — ответил ей сыщик, — безусловно, Василий Копейкин чей-то сын, здесь сомнений быть не может…
— А как можно сомневаться в том, тот я или этот?! — возмутился Василий. — Я все равно ничего не помню! А вдруг?!
— Ничего не вспомнил, — с трагической ноткой в голосе произнесла Снежана, поворачиваясь к Копейкину. — Тогда поедешь жить к другу Андрея Александровича.
— Поеду, — согласился Василий.
Туровский доставил троицу к дому Снежаны, предложил перевезти вещи Копейкина вечером на квартиру Жана. Вещей у Копейкина не оказалось, но тот все равно согласился переезжать только вечером, надеясь, что подруги покормят его ужином. А после ужина решил переехать утром.
В подъезде Снежана подошла к почтовому ящику и вытащила оттуда стопку рекламных листовок. Она собралась бросить их на подоконник, как обычно делала, внезапно из стопки выпало зеркальце с клочком бумаги. Когда девушка его подняла, то увидела двусторонне позолоченное зеркальце с зажатой между створками запиской.
— «Поделись или очень пожалеешь, стерва!», — прочитала она вслух.
— Меня уже требуют, — пригладил взлохмаченные волосы Василий. — Узнали, что я миллионер и родственники у меня состоятельные. А если это шантаж?! — он испугался.
— Нужно сказать обо всем этом Туровскому, — прошептала Алена.
Сыщик оказался очень проницательным, так что она не сомневалась, что он во всем разберется.
Глава 4
«Я начал жить в трущобах городски-и-и-их…»
Светлана Копейкина вела рано утром ребенка в детский сад. Ванька капризничал, идти в садик не хотел, хныкал, звал папу и показывал маме длинный розовый язык. Светлана горестно покачивала головой и
