Наемники фюрера

территорией Карельского перешейка и встретиться с немецкими войсками в районе Ленинграда, занять полуостров и военно—морскую базу Ханко.

Кроме того, на территории Норвегии и в Северной Финляндии была развернута немецкая армия «Норвегия» под командованием генерала Фалькенхорста. В состав армии, главной задачей которой был захват Мурманска, входил 3–й финский корпус.

Военно- морской флот Финляндии на Балтийском море имел 7 кораблей основных классов (2 броненосца береговой обороны и 5 подводных лодок), а также 53 других корабля.[49]

22 июня 1941 г. финны активных боевых действий не вели, ограничившись в основном тем, что предоставили возможность сухопутным и военно—воздушным силам Германии атаковать советскую территорию. Сами финны вступили в бой спустя несколько дней, после того как советская авиация предприняла ряд налетов на финские аэродромы, которые активно использовали немецкие ВВС.

По финской версии, в последние годы усиленно тиражируемой и у нас, финны в июне 1941 года всего лишь «вновь оказались жертвами советской агрессии». Несостоятельность этой версии становится совершенно очевидной при изучении материалов, прежде всего, «с той стороны».

Известный немецкий военный историк Пауль Карель пишет:

«…7 мая 1941 г. решение Гитлера прибыло в корпус с курьером через штаб командующего армией в Норвегии генерал—полковника фон Фалькенхорста. Фюрер избрал скверный компромисс. Он приказал армии в Норвегии, на которую теперь возлагалась ответственность за ведение боевых операций на севере Финляндии, нанести удар по Мурманской железной дороге в трех точках. Горно—стрелковому корпусу Дитля предстояло силами своих двух дивизий выступить из Петсамо на город и порт Мурманск, двум пехотным дивизиям 36–го корпуса одновременно наступать через Сала в направлении Кандалакши, примерно в 350 километрах южнее, чтобы там перерезать железнодорожную линию. И, наконец, еще в 150 километрах южнее финский 3–й корпус, также силами двух дивизий, должен был атаковать через Кестеньгу на Лоухи и перерезать линию там. На трех разных участках развертывалось в общем и целом шесть дивизий».[50]

Итак, уже в мае 1941 года Гитлер в приказе четко пишет об участии в плане «Барбаросса» финского 3–го корпуса. Может быть, известный историк (в годы войны сотрудник германского МИДа) что—то путает? А как у других немецких авторов? Вот что сказано в труде генерала Курта Типпельскирха «История Второй мировой войны»:

«Участие в войне Румынии и Финляндии было уже предусмотрено в директиве от 18 декабря 1940 года».[51]

В декабре 1940 года немцы планируют участие финнов в войне на их стороне, 7 мая 1941 года Гитлер расписывает корпусам их действия.

Хотелось бы привести еще одну цитату из того же Кареля, показывающую, как финны вели себя 22 июня 1941 года:

«Между исходными позициями немцев в Норвегии и советской границей пролегала финская территория. В Петсамо, однако, находилась резиденция советского консула. Он мог засечь подготовку к войне накануне 22 июня и послать тревожный сигнал в Москву. Под угрозой утраты тогда оказался бы фактор внезапности всей операции «Барбаросса».

По этой причине, по договоренности с финской стороной, военнослужащие одной саперной роты малыми группами в гражданской одежде пересекли территорию Финляндии в ночь с 20 на 21 июня, чтобы подготовить переправу через реку Петсамо. Внешне финны вели себя самым правильным образом. Финские пограничники с бюрократической точностью выждали, когда стрелки на их часах покажут 02.31 по восточному времени. Все в порядке: война против России началась минуту назад. Шлагбаум открылся. Солдаты из Штирии, Тироля и Зальцбурга поднялись и устремились вперед к завоеванию города за полярным кругом. К 24 июня немцы провели рекогносцировку местности вплоть до самой границы. Местные финские проводники провели немцев через скалы и валуны, мимо сверкающего красного гранита через ручьи и речки и снежные сугробы».[52]

Поскольку немцы вели активные боевые действия с территории Финляндии, советское командование попыталось нанести массированный авиационный удар по финским аэродромам. Ожидаемых результатов советские авианалеты не дали, но именно это позволило финнам объявить себя «жертвами советской агрессии».

Финны с немецкой точки зрения «вели себя самым правильным образом» и помогали им. С чего бы советским летчикам финнов бомбить?

Но самое, пожалуй, убедительное, свидетельство того, что Финляндия заблаговременно подготовилась к войне на стороне немцев, оставил маршал барон Карл Густав Эмиль фон Маннергейм. Взял, да и с северной душевной простотой написал в мемуарах:

«Мобилизация, приказ о которой был отдан 17 июня, прошла в соответствии с планом».[53]

Мобилизация — процесс крайне разорительный и разрушительный для народного хозяйства. Проводить мобилизацию просто так, не собираясь вступать в войну, попросту очень глупо. В чем в чем, но в глупости и непрактичности финнов упрекнуть очень сложно. Неужели они бы начали проводить мобилизацию без твердой уверенности в том, что отмобилизованным частям вскоре предстоит вступить в бой?

Вторым мифом, к сожалению, утвердившимся в нашей публицистике и общественном мнении, является тезис о том, что Финляндия якобы в 1941 г. захватила лишь те территории, которые были утрачены ею в ходе «зимней войны» 1939–1940 гг. На самом деле финны пошли значительно дальше потерянных территорий. В захваченной советской Карелии они создали целую сеть концентрационных лагерей, в которые отправили едва ли не все русское население, включая детей (финская расовая программа базировалась на разделении населения оккупированных территорий по национальному признаку. Родственные финнам карелы и ингерманландцы выделялись ими в особую привилегированную категорию местных жителей). Вот лишь несколько свидетельств о том, что творилось на захваченных финнами территориях.

«Зовут меня Лодыш Галина Александровна. Я родилась 3 июля 1937 года в Ленинградской области Вознесенского района, село Равское. Жила я там до 1941 года, то есть до начала Великой Отечественной войны.

Когда началась война, то наше село заняли финны. Всех жителей села погрузили на телеги и увезли нас оттуда. Это было в декабре 1941 года. Везли нас на телегах, и нам было очень холодно. У меня ехали папа, мама, бабушка, брат, который был двумя годами младше меня. Финны нас привезли в Петрозаводск.

В Петрозаводске было несколько концлагерей, и нас поместили в концлагерь номер пять. Взрослые, папа и мама, конечно, работали, их возили на лесозаготовки. А дети были в лагере. Условия жизни были очень тяжелые: голод, холод. Жили мы в бараках, постоянно недоедали. Родители старались что—то дать нам из своего пайка, но этого все равно нам не хватало. Мой брат умер в концлагере, а я осталась живая…

Обращение было очень жестоким. Всего не помню, потому что мне было четыре года, но то, что помню, свидетельствует о жестоком обращении. Если дети подбегали к ограждению из колючей проволоки, которое преграждало путь в концлагерь, то их беспощадно избивали. Дети познали ужасы войны, главными из которых были голод и холод».[54]