не хочет лежать здесь, беззащитный, когда вернется эта Костелло. Он начал ощущать, что в ней есть нечто – скорее лисье, нежели собачье, – что никак не связано с внешностью, и это ее свойство заставляет его нервничать и не доверять ей. Он вполне может себе представить, как она в темноте крадется из комнаты в комнату, принюхиваясь, – идет по следу.
Он все еще сидит в кресле, когда его легонько встряхивают. Перед ним стоит не эта лисица миссис Костелло, а Марияна Йокич, женщина в красной косынке, женщина, которая некоторым образом (с минуту он не может вспомнить, каким именно, так как разум его слишком затуманен) является причиной, или источником, или корнем всех этих осложнений.
– Мистер Реймент, вы о'кей?
– Марияна! Да, конечно. Конечно я о'кей. – Но это неправда. Он не о'кей. Во рту дурной привкус, спина онемела. К тому же он терпеть не может сюрпризы. – Который час?
Марияна игнорирует его вопрос. Она кладет перед ним на кофейный столик конверт.
– Ваш чек, – поясняет она. – Он сказал его отдать, мы не принимаем деньги. Мой муж. Он говорит, что не принимает деньги другого мужчины.
Деньги. Драго. Другая вселенная для обсуждения. Ему нужно собраться с мыслями.
– А как насчет самого Драго? – спрашивает он. – Как насчет образования Драго?
– Драго может ходить в школу, как прежде, ему не нужна школа-интернат, говорит мой муж.
Ребенок Люба рассеянно теребит юбку своей матери, посасывая большой палец. У нее за спиной в комнату осторожно просачивается эта Костелло. Была ли она в квартире, пока он спал?
– Вы хотели бы, чтобы я поговорил с вашим мужем? – высказывает он свое предположение.
Марияна энергично трясет головой: она не может представить себе ничего хуже и глупее этого.
– Ну что ж, давайте подумаем, что делать дальше. Может быть, миссис Костелло сможет нам что- нибудь посоветовать.
– Привет, Люба, – обращается Элизабет Костелло к девочке. – Я друг твоей матери, ты можешь называть меня Элизабет или тетя Элизабет. Мне жаль, что у вас проблема, Марияна, но я тут человек новый, и, полагаю, мне не следует вмешиваться.
«Ты все время вмешиваешься, – думает он злобно. – Для чего ты здесь, как не для того, чтобы вмешиваться?»
Со вздохом, похожим на стон, Марияна бросается на диван. Она закрывает глаза рукой. Вот она уже плачет. Ребенок занимает позицию возле нее.
– Такой хороший мальчик, – причитает она. Ее душат рыдания. – Он так хочет поехать!
В другом мире – в том, где он был молод, здоров и у него хорошо пахло изо рта, – он бы сгреб Марияну в объятия и стер ее слезы поцелуями. «Прости меня, – сказал бы он. – Я изменил тебе, сам не знаю почему! Это случилось всего лишь раз и больше не повторится! Прими меня в свое сердце, и я буду о тебе заботиться, клянусь, до самой своей смерти!»
Темные глаза ребенка буравят его. «Что ты сделал с моей мамой? – как будто говорит она. – Это все твоя вина!»
И это действительно его вина. Эти темные глаза читают в его сердце, видят его тайное желание, видят, что в глубине души эта первая трещина в отношениях между мужем и женой заставляет его ликовать, а не печалиться. «И ты меня прости! – говорит он безмолвно, глядя ребенку прямо в глаза. – Я не хочу причинить вред, но я во власти силы, с которой мне не справиться!»
– У нас есть много времени, – говорит он самым рассудительным тоном. – Осталась еще неделя, прежде чем перестанут принимать заявления на следующий учебный год. Я попрошу моего поверенного написать письмо, гарантирующее оплату, тогда это не будет казаться столь личным. Поговорите еще раз с мужем, как только он успокоится. Я уверен, вы сможете привести его сюда, вы вместе с Драго.
Марияна с безнадежным видом пожимает плечами. Она говорит девочке что-то, чего он не понимает; ребенок поспешно выходит из комнаты и возвращается с большим количеством бумажных носовых платков. Марияна шумно сморкается. Слезы, слизь, сопли – менее романтичная сторона печали, изнанка. Подобно изнанке секса: пятна, запахи.
Сознает ли она, что произошло здесь, на этом самом диване, на котором она сидит? Может ли она это почувствовать?
– Или, – продолжает он, – если это стало вопросом чести, если ваш муж не находит возможным принять ссуду от другого мужчины, то, может быть, мы убедим миссис Костелло выписать чек-в качестве посредника, действующего в интересах добра.
Впервые он ставит эту Костелло в затруднительное положение. Его охватывает ликование. Миссис Костелло качает головой.
– Я считаю, что не должна вмешиваться, – возражает она. – К тому же тут имеются определенные практические трудности, в которые я предпочитаю не вдаваться.
– Например? – спрашивает он.
– В которые я предпочитаю не вдаваться, – повторяет она.
– Я не вижу никаких практических трудностей, – говорит он. – Я выписываю вам чек, а вы выписываете чек школе. Ничего не может быть проще. Если вы не сделаете этого, если вы отказываетесь, как вы выражаетесь, вмешиваться, тогда просто уходите. Уходите и оставьте нас в покое.
Он надеется, что его резкость приведет ее в волнение. Но она нисколько не взволнована.
– Оставить вас в покое? – тихо повторяет она, так тихо, что он едва слышит. – Если бы я оставила вас в покое, – она переводит взгляд на Марияну, – если бы я оставила вас обоих в покое, что бы с вами было?
Марияна встает, снова сморкается, засовывает бумажный платок в рукав.
– Нам нужно идти, – говорит она решительно.
– Помогите мне подняться, Марияна, – просит он. – Пожалуйста.
На лестничной площадке, где их не слышит Костелло, она поворачивается к нему лицом.
– Элизабет – она хороший друг?
– Хороший? Нет, я так не думаю. Она не хороший друг, не близкий друг. Я ее никогда прежде и в глаза не видел, до недавнего времени. Вообще-то она совсем не друг. Элизабет профессиональная писательница. Она пишет романы. В настоящее время она рыщет в поисках персонажей, чтобы ввести их в книгу, которую задумала. По-видимому, она возлагает на меня какие-то надежды. На вас тоже, в дальнейшем. Но я не очень подхожу. Вот почему она мне докучает. Пытается подогнать меня под свой замысел.
«Она пытается управлять моей жизнью. Спасите меня» – вот что ему хотелось бы сказать. Но, пожалуй, нечестно обращаться с просьбой к Марияне в ее нынешнем состоянии.
Марияна слабо ему улыбается. Хотя слез уже нет, глаза у нее покраснели, а нос распух. Яркий дневной свет жесток к ней: кожа без макияжа грубая, зубы желтоватые. «Кто эта женщина, – думает он, – которой я так страстно желаю себя отдать? Тайна, сплошная тайна». Он берет ее за руку.
– Я за вас постою, – говорит он. – Обещаю, что я вам помогу. Я помогу Драго.
– Мама! – ноет ребенок.
Марияна высвобождает свою руку.
– Мы должны идти, – говорит она и уходит.
Глава 17
– У меня гости, – объявляет он Костелло. – Боюсь, что это будет вечер не в вашем вкусе. Возможно, вы захотите иначе провести время.
– Конечно. Я рада, что вы снова вращаетесь в обществе. Дайте-ка подумать… Что же мне сделать? Пожалуй, я пойду в кино. Идет там что-нибудь стоящее, не знаете?
– Я не совсем ясно выразился. Когда я говорю о том, чтобы иначе провести время, я имею в виду, что вы остановитесь в каком-нибудь другом месте.
– О! И где же это я должна остановиться, как вы полагаете?
– Не знаю. Может быть, там, откуда вы явились.
