вообще туда ему не хотелось. Ему хотелось только в Ленинград, домой. В крайнем случае, если бы было можно, он вернулся бы в Койву.
— Перекантуемся до лета, а потом посмотрим, — развивал свои планы Машка. — Летом в Средней Азии жара страшная. Один кореш рассказывал, что даже мозги от жары разжижаются. И как они сами, эти узбеки, живут в такой жаре?.. К лету, глядишь, война кончится, отменят пропуска, жратвы в Питер навезут… Мы с тобой купим мягкие билеты и чин чинарем завалимся к твоей бабушке. Фруктов ей навезем, после голодухи это полезно. Вон как наши фашистов прут, за милую душу!.. Знаешь, я вообще-то, можно сказать, почти и не жрал фрукты. Яблоки только. — Он вздохнул. — На солнышке погреемся. Умные люди не зря толкуют, что лучше маленький костер, чем большой мороз. Грошей поднакопим, чтобы в Питере фраерами пожить. Узбеки, говорят, гроши в поясах носят, по десять кусков[12] сразу. Чик по поясу мойкой[13] — и порядок. Ты, главное, не бзди и держись за меня.
А что же и оставалось Андрею, как не держаться за Машку. Раз доверился ему, теперь никуда не денешься. Без него не то что в Ленинград или в Среднюю Азию, вообще отсюда не уехать. Разве что в колонию. То есть только в колонию.
Когда стемнело, Машка решил сходить на разведку. Андрею он велел сидеть тихо и ждать.
У входа на водокачку на скамейке сидел мужик. Он курил. У Машки аж скулы свело от зависти. Эх, была не была, сказал он себе. Мужик, скорее всего, сторож здесь, ему до фонаря беспризорники. У него свое дело— охранять водокачку от диверсантов. На нем была телогрейка, подпоясанная командирским ремнем, на котором болталась кобура.
Машка подошел к нему.
— Чего надо? — спросил сторож равнодушно.
— Дай газетки на завертку и прикурить.
— Газетка нынче дорого стоит. Валяй-ка ты отсюда, здесь для тебя ничего интересного нет.
— Тогда давай махаться, — предложил Машка. Он достал из кармана мешочек с табаком. — Ты мне — газетки и спичек, а я тебе табачку сыпану.
Сторож с некоторой опаской протянул руку, взял мешочек, понюхал.
— Самосад вроде ничего, — заключил он. — Газетка-то найдется, а вот со спичками — оно хужее. Пачка всего у меня неполная. Пополам идет, а?.. Ты мне, значит, половину табачку, а я тебе полпачки спичек и газетки не пожалею.
— Покажь, сколько спичек.
Сторож вытащил из-за пазухи картонную упаковку, раскрыл ее. Там было два «гребешка»[14], один из них начатый.
— Дуришь меня, дед, — сказал Машка. — Черт с тобой, давай мне полную «гребенку» и чиркалку оторви. И гони газету, только не жмотничай.
— Постой, кисет принесу. — Сторож поднялся и открыл дверь.
Машке показалось, что там, внутри водокачки, кто-то есть. Он на всякий случай отступил в сторону, чтобы, когда снова откроется дверь, его не было видно. И заодно отсыпал из мешочка на несколько закруток табаку прямо в карман. «Хватит с него», — подумал он.
Сторож вернулся и, не видя Машку, окликнул:
— Э-э, ты где прячешься?
— Здесь я, — отозвался Машка, выходя на свет.
— Не бойся, — усмехнулся сторож, — Давай самосад. Не отсыпал?
— Больно надо, — хмыкнул Машка.
— Вроде меньше стало… — с сомнением проговорил сторож. Он сам разделил табак и половину пересыпал в свой кисет. Потом отдал Машке спички и приличную пачку газеты, уже сложенную для закруток.
— Слушай, — спросил Машка, — кто у тебя там, баба?
— А тебе что?
— Спроси, может, ей платок нужен? Мировой платочек, оренбургский. Сам бы ел, да деньги надо.
— Деньги ему надо! — беззлобно проворчал сторож. — Деньги всем надо. Платок-то краденый?
— На нем не написано.
— С одной стороны, оно верно… — Он чуть приоткрыл дверь и позвал: — Марья, подь-ка сюда, дело есть.
Вышла женщина, тоже в телогрейке:
— Что за дело такое?
— Платок вот оренбургский парень предлагает, тебе не нужон?
— Так ведь ворованный небось…
— Нет, — усмехнулся Машка, — от бабушки по наследству достался, а она всего раз на свадьбу надевала.
— Ишь наследник какой нашелся. Показывай, что у тебя за платок такой оренбургский.
Машка расстегнул фуфайку и размотал платок. Женщина взяла его, пощупала, и у нее вспыхнули глаза. Платок в самом деле был отличный, почти воздушный — настоящий оренбургский платок.
— Сколько просишь? — поинтересовалась она с полным как бы равнодушием.
Но Машка видел, как горели ее глаза.
— А сколько ты дашь? — спросил он, потому что понятия не имел, сколько стоят такие платки.
Зато женщина знала, что цена этому платку не меньше двух тысяч.
— Твой товар, — сказала она, — ты и запрашивай. — Она понимала, что за ворованный платок Машка много не запросит, и не хотела назначать свою цену, чтобы не переплатить.
— Кусок, — подумав, сказал Машка. Вообще-то он рассчитывал получить пятьсот рублей, но на всякий случай запросил вдвое. Все равно женщина станет торговаться. Бабы такой народ, им хоть задарма отдавай, они все равно будут торговаться.
— С ума ты сошел! Тыщу, да еще за ворованный! Сильно много это, парень… — Она снова ощупала платок, зачем-то подула на него, помяла. — Ты-то как думаешь? — обратилась она к сторожу.
— Что я. Вещь, конечно, справная, но опять же и краденая. А людям интересно, откуда у Марьи такой платок объявился… Дойдет до хозяев…
— Не дойдет, — сказал Машка. — Я его далеко отсюда увел.
— Не брешешь?
— Зуб даю!
— За семьсот отдашь, тогда уж, так и быть, возьму, — вздохнула женщина.
— Черт с вами, берите.
— Тогда я мигом, за деньгами только сбегаю. — И женщина убежала.
Сторож с Машкой закурили, каждый из своего табачку свернул цигарку, а спички никто из них расходовать не захотел, так что пришлось сторожу идти й прикуривать от печки.
— Далеко путь-то держишь? — спросил сторож.
— Еду в Москву разгонять тоску.
— А по мне — хоть бы и в сам Берлин. Я к тому, что следы-то в сарай ведут, а оттудова вроде как не было…
— Глазастый.
— На то и приставлен с оружием объект охранять. А давеча ходил вот на станцию, встретил знакомого милицейского, с ним еще был какой-то, не наш. Спрашивали, не видал ли кого подозрительных. Двоих вроде ищут, сбежали откуда-то. Да мне что?.. Ихнее дело — искать, а мое дело — объект охранять. А вон и Марья бежит.
Запыхавшись, подошла женщина. Взяла платок, снова общупала его, обмяла, сунула в сумку, принесенную с собой, и отдала Машке деньги.
— С покупкой, — подмигнул он.
— Ты, парень, если мало ли что там, так нас не видал. И мы тебя не видали, — сказал сторож.
— В цвет гадаешь, — ухмыльнулся Машка. — Поезд скоро будет?
