Матушка приняла нас очень милостиво, — мы подошли к ней после службы. Узнав, что мы из Казахстана и дома у нас больше нет, благословила нас поселиться пока в небольшом деревенском домике, принадлежащем монастырю. Когда мы туда поселились, там было еще совсем не прибрано, не обжито, люди в этом домике не жили много лет. В двух окнах стекла были выбиты, а про грязь я и не говорю. Многие, кто приходил к нам, говорили, что даже на открытом воздухе жить лучше. Потому что у нас еще как-то нехорошо пахло. Но это все были искушения — разве не чудо, что в первый же день мы, бездомные странники, получили в подарок настоящий дом! К тому же со временем все плохие запахи выветрились, это просто в кладовке лежали гнилые тряпки и овощи, я все вынесла, вычистила, стало намного лучше. Сначала мы грелись от электробатареи, но зимой все-таки было холодно, и в самый мороз нам позволяли ночевать в храме, там было отопление. Но все эти проблемы и искушения уже позади, сейчас, по милости Божией, есть у нас и печка, и окна со стеклами, и даже провели воду.
Вместе с нами живет еще одна пожилая женщина, мать одной из сестер монастыря, Светлана — ее прогнал из родного дома муж-пьяница. Светлана приглядывает за Сережей, когда я на послушании. Моя мама умерла, но блаженная Ксения послала ему как бы другую бабушку. На послушании я работаю каждый день, и Сережа мне часто помогает, но пока быстро устает. Две недели назад ему исполнилось восемь лет. В школу его отдавать, конечно, не отдаю, сначала матушки-монахини меня уговаривали, и я даже пошла поговорить с директором местной дивеевской школы, но когда зашла в здание, увидела, что в классах стоят телевизоры. Моему сыну этого не надо. Душа у него пока за молитвы Богородицы нетронутая, чистая, книг мирских он не читает, все молитвы знает наизусть, а что можно увидеть по телевизору, кроме разврата и бесов? Главное, Сереженька, покаянное сердце, а остальное приложится, вот увидишь. С ребятами он тоже играет и без школы, здесь их много, и местные, и те, кто приезжает к преподобному помолиться. Матушки моего Сережу очень полюбили, недавно купили ему новые сапожки и курточку, а меня ругают, что я не забочусь о сыне. А как мне и позаботиться, ведь за послушание денег не полагается, но если и предлагают, я не беру, дабы не лишиться небесной награды. Так вот и живем по велицей Божьей милости, за молитвы блаженной Ксении и преподобного Серафима.
А подрастет немного Сережа, Бог даст, поступит в какой-нибудь мужской монастырь, может, в Сарове восстановят, станет иеромонахом, а я уж останусь здесь, при батюшке Серафиме, до последних времен, может быть, и меня примут со временем в число сестер, а если уж дело дойдет до пострига, попрошусь, чтобы постригли в честь блаженной Ксении Петербургской. Но говорить об этом, конечно, еще рано, мой дивеевский духовный отец, отец Иоанн, говорит, что, пока Сережа маленький, нечего даже и мечтать о монашестве. А все-таки, грешная, мечтаю. Но уже и то слава Богу, что мы живем здесь, на такой святой земле, рядом с мощами великого угодника. В Дивеево не страшно, всюду воцарится Антихрист, но дивеевской канавки, по которой святыми своими стопами прошла Богородица, ему не перепрыгнуть. Так пророчествовал сам батюшка Серафим. Преподобный отче Серафиме! Моли Бога о нас.
Смешное чудо
Страстная колом стояла в горле. Черный ветер выдувал глаза. И я закрываю их, чтоб не ослепнуть и не видеть, потому что видеть больше невозможно. Зажмуриться и застыть. Терпеть не могу таких вот ослепительно солнечных, переходных, ветреных дней, середина апреля, а все еще снег, лед и это слепящее, больное солнце...
Целый год отчаянье подминало меня под себя, загоняло в черный мешок без окошек. Да и какие окошки в мешке? Трудно было дышать. Каждый раз меня снова и снова это поражало: почему если отчаянье у меня в душе, в сердце, дышать мне трудно телом, легкими? Но есть единственный вздох, который облегчит мои страдания, — затяжка. Я затянусь этой горечью, этим дымком со странным привкусом то ли смерти, то ли травы — и поправлюсь, выздоровлю, пойму, зачем я живу. Будто кто-то настойчиво и дружелюбно предлагал этот элементарный выход: глоток горечи — и никаких мешков!
Я вела машину и все время мысленно курила, не переставая, одну за одной, приоткрыв окно, выпуская дымок на улицу, стряхивая в пепельницу пепел. Задергивала дымные занавесочки, и видеть становилось легче. Если кто-то курил рядом, на улице или в помещении между этажами, я совсем не принюхивалась, не вдыхала с жадностью — это был их дым, невкусный, противный, чужой.
Но меня все-таки достало это, как любят говорить в церкви, искушение, жутко достало, и я спросила у вас на исповеди, помните? Можно я выкурю одну, всего одну сигарету? Просто чтобы кончилось наваждение? Пусть это будет проигрыш, но оно кончится наконец! Вы сказали с улыбкой: «Властию Бога мне данной запрещаю». А я, как всегда, словно играя всю ту же, давно навязшую в зубах роль: «Все равно нарушу». А вы сдержанно: «Попробуй». И я снова подумала: блин, как мало человек тратит слов, а как выходит сильно. Как мало меня уже задевает, вообще по жизни мало что задевает, а это, слава Тебе, Господи, слова этого человека хоть немного еще задевают. И я обрадовалась. Так и не попробовала. Но уехал Димка. На мне всегда сказывается это одинаково: какая свобода сразу, Господи, как перестает вдруг почему-то давить на плечи (крест замужества, что ль?), но тут же рядом с свободой нарастает тоска. Невыносимая. Так хоть можно было поговорить с Димкой, просто чтоб он послушал, а теперь вообще уже по нулям — пустота. Потому что дети это не заполнение, а по-другому. И опять поднималось это желание, то острее, то мягче, только что-то лень было пойти и купить сигареты. Какая-то вялость меня охватила, когда дело совсем уж дошло до дела. Я же не знала, какие лучше, какие вкусней.
В то утро я вышла из дома чинить машину. В кои-то веки поставила ее в ракушку, потому что у нее сломали двери и выломали магнитофон, а с открытыми дверями не поставить просто так во двор. Пришлось просить дворника Сашу интеллигентной наружности за 50 рублей. Он сбил мне лед с дверей, я заехала, заперла, но, видно, совсем уже вечером, ночью, кто-то стоял рядом с моим гаражом и курил. Он и она. У него пачка была пустой и отлетела подальше, а она оставила пачку недокуренной, сильно
