В палатке я лежал военной,До слуха долетал троянской битвы шум,Но моря милый гул и шорох белопенныйВесь день внушали мне: напрасно ты угрюм.Поблизости росли лиловые цветочки,Которым я не знал названья; меж камнейТо ящериц узорные цепочкиСверкали, то жучок мерцал, как скарабей.И мать являлась мне, как облачко из моря,Садилась близ меня, стараясь притушитьПрохладною рукой тоску во мне и горе.Жемчужная на ней дымилась нить.Напрасен звон мечей: я больше не воюю.Меня не убедить ни другу, ни льстецу:Я в сторону смотрю другую,И пасмурная тень гуляет по лицу.Триеры грубый киль в песок прибрежный вдавлен –Я б с радостью отплыл на этом корабле!Еще подумал я, что счастлив, что оставлен,Что жить так больно на земле.Не помню, как заснул и сколько спал — мгновеньеИль век? — когда сорвал с постели телефон,А в трубке треск, и скрип, и шорох, и шипенье,И чей-то крик: «Патрокл сражен!»Когда сражен? Зачем? Нет жизни без Патрокла!Прости, сейчас проснусь. Еще раз повтори.И накренился мир, и вдруг щека намокла,И что-то рухнуло внутри.
Как пуговичка, маленький обол…
Как пуговичка, маленький обол.Так вот какую мелкую монетуВзимал паромщик! Знать, не так тяжелБыл труд его, но горек, спора нету.Как сточены неровные края!Так камешки обтачивает море.На выставке все всматривался яВ приплюснутое, бронзовое горе.Все умерли. Всех смерть смела с земли.Лишь Федра горько плачет на помосте.Где греческие деньги? Все ушлиВ карман гребцу. Остались две-три горсти.
Какой, Октавия, сегодня ветер сильный…
Какой, Октавия, сегодня ветер сильный!Судьбу несчастную и злую смерть твоюМне куст истерзанный напоминает пыльный,Хоть я и делаю вид, что не узнаю.Как будто Тацита читал эта кронаИ вот заламывает ветви в вышинеТак, словно статую живой жены Нерона