Прошлогодние листья, трещат и шуршат под ногой, И рогатые корни южанина и иностранца Забавляют: не ждал он высокой преграды такой, Как домашний порог, так же буднично стоптанный нами, Вообще он не думал, что могут быть так хороши Наши ели и мхи, вековые стволы с галунами Голубого лишайника, юркие в дебрях ужи. Мы не скажем ему, как вздыхаем по югу, по глянцу Средиземной листвы, мы поддакивать станем ему: Да, еловая тень… Мы южанину и иностранцу Незабудочек нежных покажем в лесу бахрому, Переспросим его: не забудет он их? Не забудет. Никогда! ни за что! голубые такие… их нет Там, где жизнь он проводит так грустно… Увидим: не шутит. И вздохнем, и простимся… помашем рукою вослед.

Боже мой, среди Рима, над Форумом, в пыльных кустах…

Боже мой, среди Рима, над Форумом, в пыльных кустах Ты легла на скамью, от траяновых стен — в двух шагах, В трикотажном костюмчике, — там, где кипела вражда, Где Катулл проходил, бормоча: — Что за дрянь, сволота! Как усталостью был огорчен я твоей, уязвлен Тем, что не до камней тебе этих, побитых колонн, Как стремился я к ним, как я рвался, не чаял узреть… Ты мне можешь испортить все, все, даже Рим, даже смерть! Где мы? В Риме! Мы в Риме! Мы в нем. Как он желт, кареглаз! Мы в пылающем Риме вдвоем. Повтори еще раз. Как слова о любви, повтори, чтоб поверить я мог В это солнце, в крови растворенное, в ласковый рок. Ты лежала ничком в двух шагах от теней дорогих. Эта пыль, этот прах мне дороже всех близких, родных. Как усталость умеет любовь с раздраженьем связать В чудный узел один: вот я счастлив, несчастен опять! Вот я должен сидеть, ждать, пока ты вздохнешь, оживешь. Я хотел бы один любоваться руинами… Ложь. Я не мог бы по прихоти долго скитаться своей Без тебя, без любви, без родимых лесов и полей.

Все эти страшные слова: сноха, свекровь…

Все эти страшные слова: сноха, свекровь, Свекр, теща, деверь, зять и, боже мой, золовка — Слепые, хриплые, тут ни при чем любовь, О ней, единственной, и вспоминать неловко. Смотри-ка, выучил их, сам не знаю как. С какою радостью, когда умру, забуду! Глядят, дремучие, в непроходимый мрак, Где душат шепотом и с криком бьют посуду. Ну, улыбнись! Наш век, как он ни плох, хорош Тем, что, презрев родство, открыл пошире двери Для дружбы, выстуженной сквозняками сплошь. Как там у Зощенко? — Прощай, товарищ деверь! Какой задуман был побег, прорыв, полет, Звезда — сестра моя, к другим мирам и меркам, Не к этим, дышащим тоской земных забот Посудным шкафчикам и их поющим дверкам! Отдельно взятая, страна едва жива. Жене и матери в одной квартире плохо. Блок умер. Выжили дремучие слова: Свекровь, свояченица, кровь, сноха, эпоха.
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату