— Может, я спрошу у Эзме, лечат ли они такое?
— Да, болит просто жутко. Пусть яду мне выпишут, и сразу все кончится.
— Чем тебе помочь?
— Да оставь ты меня в покое хоть ненадолго! — взорвался он в ответ. — Прости… Прости, Анна… Это чертово колено меня просто бесит. Болит, сил никаких нет.
— Я знаю. Уж не стала предлагать тебе рамку для ходьбы, хотя наверняка у них здесь есть такие.
Он бросил на нее сердитый взгляд.
— Шучу, шучу! Я знаю, ты ни за что в жизни не согласишься.
— И я знаю, что шутишь. Извини еще раз… — Он помолчал. — Я понимаю, иногда я вел себя с тобой как последний подонок, и я хочу, чтобы ты знала: я не… в общем, я совсем этого не хотел. Ты же меня хорошо знаешь, так что, наверное, тебе все понятно.
— Да, понятно, только не всегда легко.
— Подойди сюда. — Он протянул ей руку. Она подошла, и он легко обнял ее. — Ты совсем особенная. Мне очень дорого все, что ты для меня сделала.
— Спасибо.
— Ну, теперь давай вытягивай меня отсюда, и пойдем.
Помогая ему подняться, она видела, как ему больно. Анна подумала, сможет ли он идти сам; но только они вышли из комнаты, как он решительно двинулся вперед. Даже прихрамывая, он выглядел как всегда — руководителем.
Доктор Салам показывал Идрису, где на теле его брата он заметил следы уколов. Идрис сидел с безучастным лицом, но напряженно слушал врача. Анна включила громкоговоритель, чтобы слышать весь разговор.
— Еще были следы вокруг ануса и половых органов, — сказал врач.
Идрис покачал головой и произнес едва слышно:
— Так будет он жить?
Доктор Салам помедлил с ответом. Идрис наклонился к нему и повторил:
— Я спрашиваю, будет он жить?
Ленгтон стиснул зубы и весь покрылся потом — вдруг врач сейчас скажет, что надежды уже нет….
Анна взяла его за руку:
— Он знает, что ничего нельзя говорить.
Доктор взял стул и пододвинулся ближе к Идрису:
— У него плохо работает сердце…
— Что, оперировать нельзя? — совершенно разборчиво произнес Идрис, не дослушав.
— Уже поздно. Надеемся, что, если применим электрошок, он может прийти в сознание.
— А, это электродами! Знаю я, что это такое: вы их в розетку втыкаете.
— Чтобы делать ему реанимацию, мне нужно ваше разрешение.
— Ну ладно, разрешаю. Только скажите мне, что будет, если это не поможет?
— Идрис, ваш брат в критическом состоянии, — твердо произнес врач. — Он отказался от всех видов медицинского вмешательства, которые могли бы помочь ему. Вы должны понимать — он опасно болен. От этого яда противоядия нет.
— Так зачем же вы тогда хотите эти электроды свои прикладывать?
— Это вышибет весь страх у него из головы, и тогда он успокоится. Он ведь верит, да?
— В Христа?
— Нет, в вуду.
Идрис отвернулся.
— Он когда-нибудь участвовал в обрядах? Он знаком с человеком, которого считает колдуном вуду?
Идрис медленно кивнул.
— Вам нужно побыть одному, подумать о том, что я сказал?
Идрис кивнул еще раз. Ленгтон негромко выругался: он вовсе не хотел этой тянучки с Идрисом. Доктор постучал в дверь, они ему открыли, Ленгтон вышел и оставил Анну одну в кабинете.
В коридоре Ленгтон быстро дал Саламу указания: не поддаваться на истерические речи Идриса. Если есть хоть малая надежда вывести Эймона из комы, значит, надо действовать, они и так теряют время. Доктор ответил, что ему нужно посоветоваться с женой, и оба пошли в приемную.
Анна сидела и смотрела на Идриса. Он не вставал со своего места, бессмысленно глядя на белую стену, но вдруг склонил голову и разрыдался. Анна выключила громкоговоритель и вышла из комнаты. Офицера, который охранял Идриса, она попросила пропустить ее к нему. Когда она вошла, он взглянул на нее и смахнул слезы наручниками.
— Как ты? — осторожно спросила она.
Идрис судорожно вздохнул, удерживая рыдания.
— Мы могли бы соврать, но считаем, что надо быть до конца честными с тобой. Теперь ты понимаешь, что кто-то медленно убивает твоего брата? Он много страдал, да и сейчас у него все болит — и душа, и тело. Так что, если знаешь, скажи нам, кто это сделал! Ты же хочешь, чтобы мы наказали этого человека?
Идрис вытер глаза и прошептал:
— Я боюсь.
Анна взяла его за руку:
— Скажи мне… Ну, скажи, Идрис…
Анна быстро прошла по коридору в приемную, где доктор Салам давал Ленгтону какие-то лекарства.
— Делаем электрошок, разрешает он или нет, — распорядился Ленгтон, проглотив таблетки, и с улыбкой обратился к Эзме: — Они точно не из дурмана?
Она улыбнулась в ответ, покачала головой и сказала:
— Я напишу список таблеток и порошков, которые вам помогут.
Анна нетерпеливо сказала:
— Знаете, по-моему, Идрис будет говорить, но он хочет, чтобы его осмотрел доктор Салам. Он очень боится, что кто-то дает ему тот же самый яд. Он долго просидел в отдельной камере, никогда не выходил на прогулку и даже приплачивал, чтобы на кухне ему готовили отдельно, и все-таки ему страшно.
Ленгтон поднял глаза к потолку.
— Он сказал, что это джимсонова трава, — добавила она.
Доктор Салам пояснил, что это название дурман обыкновенный получил в то время, когда его применяли против британских солдат в американском городе Джеймстауне. Сухой порошок подсыпали в еду, а настойку капали в питье.
— Спасибо за историческую справку, доктор. Пожалуйста, пойдите осмотрите его, только побыстрее, — сказал Ленгтон, открыл доктору дверь, посмотрел на часы и выпроводил его. В коридоре, понизив голос до самого тихого шепота, он произнес: — Одну минуту: мне нужно, чтобы вы как будто бы нашли у него в организме следы этой самой джимсоновой травы и сказали, что его можно вылечить. Пропишите ему таблетки, вообще ведите себя так, чтобы он ничего не заподозрил, понятно? Мы должны добиться того, чтобы он голову от страха потерял.
Доктор Салам кивнул и пошел в палату, навстречу ему попался Майк Льюис с кофе и черствыми сэндвичами.
Когда Майк вошел в приемную, Ленгтон объяснил ему, что происходит:
— Просто пародия, а не работа! Время теряем, этот парень, того и гляди, концы отдаст, а братец переживает, что его самого травят тем же самым.
Льюис раздобыл список посетителей. Первым, кто пришел навестить Эймона Красиника сразу после
