равно больше пары шагов пройти никак не могу. Мне даже принесли раму такую, знаешь, с которой старики ходят. Так я им сказал, как только увидите, что я с этой штукой ползаю, сразу колите мне смертельную дозу морфия, и все дела!
Анна пробыла у Ленгтона почти два часа, потом он как-то сразу устал. У него слипались глаза, и она сказала, что сейчас уйдет, а завтра вечером снова приедет. Она уже встала, но он взял ее за руку:
— Слушай, нечего тебе кататься туда-сюда каждый день. Если ты совсем с этим делом зашиваешься, позвони, и хватит.
Она поцеловала его, и он крепко сжал ее ладонь:
— Прорвусь. Может, выйдет дольше, чем хотелось бы, но обещаю, в следующий раз, когда приедешь, встречу тебя стоя.
Она еще раз поцеловала его и ушла, оставив Ленгтона одиноко сидеть среди бесполезных для него спортивных тренажеров. Она не сказала ему, что хочет найти старшую медсестру, чтобы узнать, как у него идут дела.
Анне пришлось ждать почти полчаса. Сестра оказалась великаншей, ростом под метр восемьдесят, с широкой, очень приятной улыбкой.
— Что сказать… Он больной не из простых, всем тут дает прикурить, но очень упорный, очень. Только, видите ли, все это затянется на более длительное время, чем он думает. С коленным суставом не шутят. Я знаю, как ему больно, иногда ему лучше бы остановиться, не перегружать себя, но он отказывается, требует, чтобы ему дали болеутоляющее. Он недавно сильно расшибся: попробовал встать, поработать с тяжестями, только с таким ранением в грудь, как у него, надо быть осторожнее, не торопиться.
— Сколько он здесь пробудет?
— Обычный курс лечения — две недели, потом больные могут отправляться домой. Если надо лечиться дальше, они возвращаются к нам, есть такие, что месяцами ездят туда-сюда. Мне кажется, за Джеймсом надо будет наблюдать еще с полгода, не меньше.
— Как с полгода?
— Вот так. И то я не могу обещать, что он сможет ходить без посторонней помощи. Но если бы дело было только в этом… Он не может — или не хочет — успокаиваться, и рвение, с каким он стремится в тренажерный зал, совершенно понятно. Всем им кажется, что если заниматься до изнеможения, то не останется сил думать, разбираться в своих чувствах. Очень жаль, что в прошлом году разрушили систему поддержки таких офицеров, как Джеймс. Там такая дружба была, столько юмора! Меня очень волнует его изолированность, он не хочет вступать в контакт ни с кем из пациентов, а это рано или поздно закончится депрессией, я уверена.
По дороге домой Анна сама чуть не впала в депрессию. Только после часа ночи она добралась наконец до постели и от неимоверной усталости тут же провалилась в сон. Включить будильник она даже и не подумала, так что утром ей пришлось добираться в Брикстон в самый час пик.
Совещание уже началось, когда она тихо вошла в комнату и села за свой стол. Как она и предполагала, Шелдон распорядился проверить всех мужчин в этом районе, находящихся под надзором.
— Принимая во внимание жестокость, с которой было совершено нападение, искать надо, вероятно, того, кто уже привлекался за преступления, связанные с насилием. Так что давайте за работу, и посмотрим, сможем ли мы добиться за сегодняшний день лучших результатов.
Анна ничего не сказала. Она видела, как Блант и Брендон о чем-то посовещались с Шелдоном, затем разошлись. Шелдон сделал ей знак рукой, чтобы она зашла к нему в кабинет.
— Опоздали, — коротко бросил он.
— Да, извините, попала в пробку.
— Это не оправдание. Дисциплина превыше всего.
— Извините. Что нового от экспертизы? — быстро перевела она разговор.
— Ничего особенного. Вообще-то, я как раз собираюсь ехать туда, если хотите, можете присоединиться.
— Спасибо.
В напряженном молчании Анна устроилась на заднем сиденье патрульной машины и всю дорогу слушала, как Шелдон говорит со стоматологом. Так она решила, потому что Шелдон расспрашивал о корневых каналах и о цене, потом заговорил об имплантатах, потом опять о цене и, наконец, выругавшись, согласился перезвонить.
— Что-то с зубами? — спросила Анна.
— Не у меня, у жены, но врач частный и берет очень дорого. Полгода назад она ставила коронки на четыре передних зуба, вышло больше трех тысяч.
— Да, дорого, — вежливо, но рассеянно отозвалась она.
— Как у него дела?
— У кого, простите?
— У Ленгтона. Я слышал, состояние его было безнадежным.
Анна почувствовала, как у нее напряглась рука.
— Вовсе нет! Он скоро выписывается из Глиб-хауса, — соврала она в ответ.
— Да, он борец, с этим я спорить не буду, только, честно говоря, я его никогда не понимал. Возможно, именно поэтому он так и не дослужился до суперинтенданта. Может, хоть теперь получится, если его кинут на какую-нибудь бумажную работу.
Анна закусила губу.
— По-моему, он вполне способен вернуться в отдел.
— Да, конечно, так все говорят, только, знаете ли, просто так тоже не увольняют.
Ей захотелось как следует двинуть Шелдона по красной шее.
— Ему надо хорошенько подлечить колено физиотерапией, вот и все, — ответила она.
Шелдон обернулся, опершись рукой на спинку сиденья:
— Вы, наверное, часто будете туда ездить, так что передавайте от меня привет.
— Передам.
Анну задел этот прозрачный намек на близкие отношения с Ленгтоном, она очень старалась, чтобы их частная жизнь была именно частной.
— Я знавал его первую жену, — продолжал тем временем шеф. — Индианка, очень красивая женщина. Умерла от злокачественной опухоли, никто не ожидал.
— Да, вроде бы так.
— Он очень тяжело это переживал, впрочем, чему тут удивляться. По-моему, тогда он тоже попал в Глиб-хаус, хотя точно не помню.
— Нет, он там в первый раз.
— Ну, вы же знаете, слухи расползаются быстро.
— Да, знаю, — ответила Анна и откинулась на спинку сиденья в надежде, что разговор на этом закончится.
— Мы с вашим отцом работали вместе, — не унимался Шелдон. Как будто ему одного Ленгтона было мало, теперь еще и об отце вспомнил! — Да, знаете, всегда в форме. Характер был, скажу я вам, — поджилки тряслись у любого, — горяч, очень, очень похож на Ленгтона. Бумажную работу просто терпеть не мог. А сейчас он бы вообще от нее взвыл: на каждый чих объяснение надо писать.
К счастью, разговор оборвался, потому что они въехали на парковку морга.
В отличие от Ленгтона, Шелдон вел себя как настоящий джентльмен: открыл дверцу машины и пропустил Анну вперед, даже предупредил, чтобы она надела халат, как будто она никогда раньше не была на вскрытии.
Ирэн Фелпс дорого отдала свою жизнь. Руки были похожи на лоскутное одеяло: так их исполосовали раны, которые она получила, обороняясь. Щеки, шея и глаза были изрезаны крест-накрест, правый глаз проколот насквозь. Она умерла от удара, нанесенного точно в сердце: большой кухонный нож по самую рукоятку вошел в грудь. После этого ее еще извращенно изнасиловали. Из спермы и крови напавшего уже
