ощущения — в животе или в голове? Насколько быстро мне стало хуже? Рвало ли меня? Даже спросила, много ли рвало и сколько раз. Как моя голова? Что я чувствую? Ей были нужны подробные и точные симптомы.
Когда я сказала, что мне неприятно об этом рассказывать, она извинилась. Но продолжила настаивать. Говорила, это нужно для отчета, таковы требования внутренней безопасности лаборатории, стандартная процедура. Я это понимаю. И я не думала об этом, а через два дня кто-то из руководства звонит мне. Ему нужен отчет. «Стандартный», говорит. Когда я говорю, что уже ответила ей на стандартный опросник, он говорит, что понятия не имеет, о чем я толкую. Он говорит, что она, наверно, проводит собственное исследование, потому что ничего не слышал о лабораторном опроснике.
— Вы сообщали кому-нибудь еще об этом случае? — спросил Свитхарт.
— Конечно, — Шмидт поколебалась, — заведующий отделом был в курсе, он сказал, что пойдет к заместителю директора лаборатории. — Она помолчала. — Мне неприятно об этом говорить.
— Я понимаю, но это очень важно.
— Зря я позвонила.
— Мы признательны за вашу откровенность, вы нам очень помогли.
Шмидт тяжело вздохнула.
— На этом все и кончилось.
— Мы ничего об этом не знали.
— А ничего и не случилось. Все списали на неисправности вентиляции, распыление токсичных культур. Месяцем позже она заявила, что уезжает в Англию. И уехала через две недели.
— И никакой реакции со стороны руководства?
— Никакой, — ответила Шмидт, — она делала это и с другими. Заражала, а затем выспрашивала подробности об их болезни, симптомы. Она будто каннибал — принимает тебя, как дорогого гостя, кормит- поит, но лишь для того, чтобы откормить, а потом убить.
— Позвольте уточнить. Вы сказали, что директор лаборатории проигнорировал жалобы на вашу коллегу.
На этот раз молчание затянулось почти на минуту:
— Когда я повешу трубку, не пытайтесь найти меня. Я больше не смогу с вами говорить. — В трубке слышалось ее дыхание; наконец она сдалась: — Как у вас говорится? Высокопоставленные друзья? Кому-то в верхах очень нравится доктор.
После того, как Гисла Шмидт повесила трубку, воцарилось молчание. Затем Сильвия сказала:
— Мне начинает казаться, что если в твою жизнь вошла Кристин Палмер, то все меняется. Ты никогда не будешь прежним.
Сильвия одна, в своем доме. Трясущимися руками она открывает дверцу шкафа. Ее одежда аккуратно развешана — слева брюки, посередине рубашки, справа жакеты. Одиннадцать пар туфель стоят в ряд.
Она закрывает дверцу и сталкивается лицом к лицу со своим отражением.
Но это не ее лицо, не ее волосы.
Бледно-золотистая кожа, светлые волосы, длинная тонкая шея. Руки вытянуты вперед, в пальцах зажат шприц.
Кто-то стучит в дверь. Она хочет закричать, позвать на помощь, но слишком поздно, они уходят. Она один на один с этой женщиной…
Сильвия резко проснулась и села в кровати. Она часто дышала, почти задыхалась, вся мокрая от пота.
Номер в отеле. Лондон. Свитхарт.
Послышался шорох. Обернувшись, она заметила красные цифры на электронных часах — 2:31 ночи.
Она встала, стараясь успокоиться, и словно лунатик направилась к двери. Снова звук, резкий щелчок за дверью в коридоре.
Ее пальцы сомкнулись вокруг дверной ручки, повернули, толкнули.
Сильвия выглянула наружу — приглушенный зеленый свет, тишина. Она ощутила чье-то присутствие, посмотрела направо и увидела Свитхарта возле двери номера, в черном шелковом халате, черные блестящие волосы распущены по плечам. Ноги босые, мозолистые — забавно, что в такие странные моменты замечаешь подобные мелочи.
Он тоже пялился на ее босые ноги, нет, на ковер. Она проследила за его взглядом и увидела прямо возле своих ног коробку.
Свитхарт осторожно закрыл свою дверь, подошел, присел на корточки и стал рассматривать посылку.
— Что это? — прошептала Сильвия.
Он покачал головой.
— А ты как думаешь? — Он осторожно взял коробку двумя пальцами, занес в ее комнату и очень бережно опустил на пол.
Позвонил портье, коротко переговорил с ним, повесил трубку.
— Примерно двадцать минут назад коробка появилась у него на стойке, когда он выходил в туалет.
— Кто ее принес?
— Мужчина, без особых примет, в форме водителя такси. Коридорный не знал, надо ли доставить ее прямо сейчас или подождать до утра, поэтому решил просто оставить под дверью.
Свитхарт быстро и аккуратно собирал нужные ему предметы: чистую наволочку, ножницы, пинцет, перчатки.
— Поневоле вспомнишь о письмах с сибирской язвой, — сказала Сильвия.
— Не дыши, — бросил Свитхарт, вскрывая ножницами коричневую оберточную бумагу. Сильвия понимала, что он только отчасти шутит.
В посылке оказалась видеокассета с надписью: «ОПЕРАЦИЯ „АЛКАХЕСТ“».
— Универсальный растворитель, алкахест… алхимический термин, упоминавшийся в связи со Святым Граалем, — медленно произнес Свитхарт. — Философский камень, эликсир — элемент, производящий трансмутацию и, возможно, дарующий бессмертие.
— Могла ли Палмер в Портон-Дауне работать еще над одним проектом? — слабым голосом спросила Сильвия.
— Хороший вопрос.
— Похоже на записи, которые мы видели в «БиоПорт». — Она отбросила волосы с глаз. Зрачки расширились, радужка, обычно золотисто-каряя, при искусственном свете отливала серебром.
Свитхарт молча вставил кассету в видеомагнитофон и нажал кнопку.
Съемка велась ручной камерой, изображение и звук — такие же, как на пленке, что они смотрели раньше, «16-32-Р». Но эта запись оказалась куда страшнее.
Обезьянка-саймири, крошечная особь женского пола, тоскливо смотрела в объектив камеры. На стеклянном вольере виднелась кличка животного: САБРИНА.
Судя по всему, вполне здоровая и знакомая с процедурой, Сабрина по команде выполнила ряд упражнений на координацию и распознавание предметов.
Изображение пропало, затем снова появилось в тот момент, когда Сабрину опрыскали аэрозолем, как и на предыдущей пленке.
Часы в углу экрана показывали время — 07.13, дата относилась ко времени работы Палмер в Портон-Дауне над проектом «Никандр».
Изображение снова дернулось. По таймеру выходило, что прошло более двадцати четырех часов.
На этот раз обезьянка явно была не в себе, пассивна, не могла встать. Она спотыкалась, дрожала, смотрела остекленевшим, расфокусированным взглядом. Внезапно ее начало безудержно трясти. Она не
