Университета, будущий врач Александр Васильевич Власов. А в 1899 году родилась Наташа, Наталушка, а для меня – Бусяна или Бусенчик (соответственно Мусенчик для моей мамы). Крестили ее в церкви Симеона Столпника на Поварской. Крестной была кн. Елизавета Владимирована Оболенская, сестра Александры Владимировны Трубецкой, хозяйки Узкого.
Дружба с Трубецкими продолжалась многие годы. В 1916 году после нескольких тяжелых воспалений легких Наташа по приглашению Трубецких едет в их имение на Дону Казацкое лечиться кумысом. 11- летний Петя Трубецкой катает ее на лодке и говорит, что молится о ней после Папа и Мама, прежде сестер. Через 70 лет он вспомнит об этом в Париже и подпишет ей экземпляр своей книги о родословной Трубецких за несколько дней до своей смерти, а его сын привезет эту книгу ей в Узкое.
Но вернемся в самое начало XX века. В 1900 году родилась Леля, все так и звали ее всю жизнь, и она всегда жила с нами. Так что у меня было сразу две бабушки. И хотя они всегда были вместе и дома, и на работе (обе они были логопедами: с 1921 года лечили детей, сначала глухонемых, потом заикающихся), Бусяна и Леля являлись полными противоположностями друг другу. Очень люблю разглядывать их детские фотографии: Леля всегда (!) улыбается, Наташа всегда (!) серьезна. Гимназические подруги, стихи в альбомах, гимнастические упражнения на турнике, кольцах, трапеции, качели, «гигантские шаги» – круг интересов и увлечений Лели.
Ее сестра мечтательна, все больше с книжкой, даже среди шумной компании. Учились хорошо и прилежно. Из «гимназического фольклора» Наташе особенно запомнился стишок про классную даму: «Суха, как палка, черна, как галка, увы, весталка, тебя мне жалко». Их поговорки были очень выразительны. Так и слышу Лелин голос: «Ты что это, мать моя, белены объелась?», «наготовили, как на маланину свадьбу!», «опять фордыбачишь?», «не погода, а светопреставление!»
Все ценили Лелю за ее открытость и отзывчивость. Сохранились письма, присланные с фронта (1915 год) с благодарностями за полученные подарки от солдата действующей армии, крестьянина, отца семерых детей Сергея Ивановича Чадина и даже от пленных австрийцев, которым она тоже помогала продуктами и табаком.
Хроника событий тех лет запечатлена в письмах Лели и Наташи к Мише Михайлову (юнкеру 1-й роты 2-го взвода 3-й школы прапорщиков), к которому сестры были неравнодушны. Однако в 21-м году Миша женится на Леле (предполагаю, что Наташа помнила эту обиду всю жизнь). Их брак не был счастлив: к концу 30-х годов Миша ушел от Лели к другой женщине. Не имевшая детей и оставшаяся без мужа, она очень переживала его уход, были даже попытки покончить с собой. Наташа настоятельно уговаривала ее съездить отдохнуть в Узкое. Но обо всем этом я узнала, когда Лели уже не стало. Она всегда ласково говорила о своем бывшем муже, называла его «мой Миша», «Мишенька»: «6/VII-41. Мой маленький, бесконечно любимый мальчик. Сегодня твое рождение. Да, рождение невеселое, никто из нас никогда в жизни не мог предположить такого ужаса. И сейчас единственным пожеланием может быть окончание войны. Мне кажется, что мы уже живем бесконечно в этом аду, а вся остальная жизнь далеко, далеко позади, и теперь кажется, что жалкое состояние, которое я влачила тогда, было раем по сравнению с теперешней жизнью. Не видеть тебя в такие дни ужасно, невольно ищешь какую-то поддержку, какую-то помощь у близкого человека, а я одна».
После смерти Миши Леля ездила к нему на кладбище, и мне даже в голову не могло прийти, как все было на самом деле. Теперь и я езжу к нему на кладбище, в память о Леле, о ее любви, которую она хранила всю жизнь, не помня обиды, и которая да послужит Мише во спасение.
Вообще, о личной жизни моих бабушек я узнала уже «потом», из писем и дневников. Почему-то при их жизни на все это было наложено табу. Дома говорили только о работе. Я до сих пор прекрасно помню имена и фамилии их сотрудников, помню разные истории, случившиеся с предками и двоюродными родственниками, но ни слова о личных переживаниях. На моей памяти я только трижды видела Бусяну в слезах: когда разбился Гагарин, когда умер Сахаров, когда погибла моя ручная крыса. Так что пусть о бабушке будет говорить ее дневник.
Итак… 21 января 1929 года в бывшем имении Трубецких Узком, а ныне санатории ЦЕКУБУ (Центральная комиссия по улучшению быта ученых), шутливо прозванном его обитателями «Республикой СанУзией», Наташа Власова знакомится со своим будущим мужем Вениамином Аркадьевичем Зильберминцем. Через 12 лет, в годовщину этого знакомства, она подробно описала все события той зимы, словно это было только вчера:
«Был чудесный морозный вечер, когда наш автобус подъехал к главной аллее “Узкого”. У машины нас ждала лошадь с розвальнями, быстро довезшая нас к дому. Мы ехали вдвоем с Верой Васильевной Соловьевой. Обе были весело и чудесно настроены: обеих нас насильно выпроводили на три дня в “Узкое” отдохнуть. Я была очень утомлена сдачей зачетов в Университете, а Верочка – репетициями в театре. Впереди три дня отдыха! Сани наши остановились у парадного крыльца правого флигеля дома. В темноте кто-то окликнул: “Вера Васильевна! Наконец-то!” Наши чемоданы подхватил невысокий гражданин в лыжном костюме и стремительно побежал возвестить кого-то и где-то о нашем приезде, сказав, что это лежит на его обязанности, так как он в “СанУзской Республике” является “наркомом развлечения”. Я успела увидеть только его очки и светлые волосы, в беспорядке лежащие на лбу. Верочка успела мне шепнуть, что это писатель Зайцев – “чудак, но славный малый!”. “Спешите к ужину, не опаздывайте, здесь правила строгие: опаздывать после последнего гонга нельзя, а я до ужина хочу вас познакомить с одним профессором, он геолог, но прекрасный музыкант и в придачу спортсмен, на лыжах так катается, что за ним никто не угонится, завтра пойдем на лыжах… ”
…Мы с Верочкой были в восторге от нашей комнатки, в окна падал яркий свет луны, такой яркий, что был заметен при розовом свете лампы на ночном столике. Мы присели на диван и, заболтавшись, услыхали только третий гонг… Когда шли по большим коридорам главного корпуса, не встретили никого, очевидно, все были уже внизу в столовой. Мы поняли, что опоздали, и обеим хотелось уйти и не ужинать, но потом решили все-таки как-нибудь боком незаметно пройти в зал… В момент, когда мы с Верочкой открыли дверь, вдруг все разговоры смолкли и раздались громкие аплодисменты. Мы от смущения не двигались с места, не понимая, в чем дело.
Первая догадалась Верочка: это вот и есть “наказание” за опоздание, о котором говорил Зайцев. Он уже шел к нам, а с ним высокий старик, Василий Александрович, директор санатория, который приветствовал нас очень чопорно и торжественно провел нас к нашим местам. Они оказались рядом с Зайцевым и тем профессором, о котором Зайцев нам говорил. Когда мы, смущенные, заняли свои места, Зайцев обратился к нам: “Ну, а теперь позвольте вас познакомить с первым лыжником 'СанУзской Республики', профессором Вениамином Аркадьевичем Зильберминцем! ” Я почему-то думала, что этот профессор-геолог должен был быть очень суровым и скучным. Но собеседник наш оказался совсем иным, через пять минут мы говорили уже о театре, Шекспире, искусстве. Он весело рассказывал о правилах “СанУзской Республики”, о том, как завтра обязательно прокатит нас с высокой ледяной горы – мы не откажемся?.. Здесь на это никто не решается, и он ездит один, “это так замечательно: переезжаешь пруд и
