прикосновение или взгляд исцеляли недужных. Правда, здесь «чуду» способствовала лошадиная доза камфоры, вспрыснутая Горькому для поддержки сил и достойной встречи с вождем. И писатель ободрился настолько, что заговорил с прибывшим руководителем СССР о женщинах-писательницах, о французской литературе.
— О деле поговорим, когда вы поправитесь, — перебил его Сталин.
— Ведь столько работы… — продолжал Горький.
— Вот видите, — Сталин укоризненно покачал головой, — работы много, а вы вздумали болеть, поправляйтесь скорее! — И после паузы спросил: — А, может быть, в доме найдется вино? Мы бы выпили за ваше здоровье по стаканчику…
Вино, разумеется, нашлось.
Горький только пригубил его. То ли визит Сталина вдохнул в него силы, то ли у организма были исчерпаны еще не все ресурсы, но писатель прожил после этого еще 10 дней.
В рассказе о смерти Горького очевидцы также сходятся в главных деталях. П.П.Крючков говорит, что Горький врачам не верил. Знал, что умирает. После 8-го сказал про врачей: «Однако они меня обманули». Был уверен с первого дня, что у него не грипп (как ему говорили), а воспаление легких. «Врачи ошибаются. Я по мокроте вижу, что воспаление легких. Надо в этом деле самому разобраться. После 8-го изо дня в день менялась картина. Периоды улучшения сменялись новыми и новыми припадками. Жил только кислородом (150 подушек кислорода). О смерти говорил Тимоше: «Умирать надо весной, когда все зелено и весело». Говорил Липе: «Надо сделать так, чтобы умирать весело». Верил только Сперанскому.[24] Когда количество врачей увеличилось, говорил: «Должно быть, дело плохо — врачей прибыло…» 10-го приезжал ночью Сталин и др. (Во второй раз! — А.Л.) Их не пустили. Оставили записку. Смысл ее таков: «Приезжали проведать, но ваши «эскулапы» не пустили»… Сталин и K° приезжали еще 12- го. Алексей Максимович опять говорил, как здоровый, о положении французских крестьян.
Все время был в своей спальне. Сидел на кровати, а не лежал. Иногда его приподнимали. Однажды он сказал: «Точно вознесение!» (когда его приподняли за руки).
Впрыскивания были болезненны, но он не жаловался. Только в один из последних дней сказал чуть слышно: «Отпустите меня» (умереть). И второй раз — когда уже не мог говорить — показывал рукой на потолок и двери, как бы желая вырваться из комнаты.
Рассказ П.П.Крючкова дополняет О.Д.Черткова:
«Однажды ночью он проснулся и говорит: «А знаешь, я сейчас спорил с Господом Богом. Ух, как спорил. Хочешь расскажу?» А мне неловко было его расспрашивать…
16-го [июня] П.П.Крючков, присутствовавший при вскрытии, тоже говорил, что «состояние легких оказалось ужасное. Оба легких почти целиком «закостенели», равно как и бронхи. Чем жил, как дышал — непонятно. Доктора даже обрадовались, что состояние легких оказалось в таком плохом состоянии. С них снималась ответственность».
Нет, ответственность с них никто не снял. Позднее их все же обвинили — сначала в некомпетентности, а потом в прямом злоумышлении.
В принципе, большинство свидетельств говорит все-таки о том, что Горький умер от воспаления легких. Но нельзя отбрасывать и факты, говорящие в пользу версии об отравлении. Для объективности приведем их тоже.
1. В доме умирающего писателя зачем-то сшивался глава ГПУ. О.Д.Черткова, например, говорит, что когда Сталин посетил Горького, то в столовой увидел Г.Г.Ягоду. «А этот зачем здесь болтается? — якобы спросил Сталин. — Чтобы его здесь не было…» Может быть, Сталин боялся, что Ягода, слишком ревносто выполняя указание об отравлении, даст повод для нежелательных слухов.
2. Несмотря на плохие легкие, Горький был физически очень вынослив. В.Ф.Ходасевич, одно время близко знавший Горького, и отмечавший, что «была связь между его последней болезнью и туберкулезным процессом, который у него обнаружился в молодости», далее писал: «Но этот процесс был залечен лет сорок тому назад, и если напоминал о себе кашлем, бронхитами и плевритами, то все же не в такой степени, как об этом постоянно писали и как думала публика. В общем он был бодр, крепок — недаром и прожил до шестидесяти восьми лет». А П.П.Крючков свидетельствует, что у Горького было прекрасное сердце, которое на протяжении минуты выдерживало скачки от 60 до 160 ударов.
3. И Г.Г.Ягода, и врачи, лечившие Горького, были уничтожены — возможно, как нежелательные свидетели. (Ягода, конечно, был уничтожен и в связи с другими «скользкими» делами).
4. Сразу после смерти тело Горького было врачами «распотрошено». По рассказу П.П.Крючкова, когда он вошел в комнату, то увидел распластанное, окровавленное тело, в котором копошились врачи. Потом стали мыть внутренности. Зашили разрез кое-как простой бечевкой… Мозг положили в ведро, чтобы доставить в Институт мозга. У П.П.Крючкова осталось убеждение: если бы Горького не лечили, а оставили в покое, он, может быть, и выздоровел бы.
5. Советское правительство (то есть фактически Сталин) решило кремировать Горького. Е.П.Пешковой, которая просила Сталина выделить ей хотя бы частичку пепла для захоронения в одной могиле с сыном писателя Максимом, было в этом отказано — и отказано не через кого-нибудь, а через Ягоду.
6. На судебном процессе Ягоды, арестованного в апреле 1937 г., его секретарь Буланов показал, что Ягода имел особый шкаф ядов, откуда по мере надобности извлекал драгоценные флаконы и передавал их своим агентам с соответствующими инструкциями. Л.Д.Троцкий пишет, что
«в отношении ядов начальник ГПУ, кстати сказать, бывший фармацевт, проявлял исключительный интерес. В его распоряжении состояло несколько токсикологов, для которых он воздвиг особую лабораторию, причем средства на нее отпускались неограниченно и без контроля. Нельзя, разумеется, ни на минуту допустить, чтоб Ягода соорудил такое предприятие для своих личных потребностей. Нет, и в этом случае он выполнял официальную функцию. В качестве отравителя он был, как и старуха Локуста при дворе Нерона, instrumentuni reghi.[25] Он лишь далеко обогнал свою темную предшественницу в области техники!
Рядом с Ягодой на скамье подсудимых сидели четыре кремлевских врача, обвинявшихся в убийстве Максима Горького и двух советских министров».
Далее Троцкий излагает свои соображения в пользу версии об убийстве. Он не считает, что врачей оклеветали — по его мнению, они все-таки совершили отравление по приказу Ягоды. Но почему Сталину нужно было убивать буревестника пролетариата? Вот как это аргументирует Троцкий:
«Максим Горький не был ни заговорщиком, ни политиком. Он был сердобольным стариком, заступником за обиженных, сентиментальным протестантом. Такова была его роль с первых дней октябрьского переворота. В период первой и второй пятилетки голод, недовольство и репрессии достигли высшего предела. Протестовали сановники, протестовала даже жена Сталина Аллилуева. В этой атмосфере Горький представлял серьезную опасность. Он находился в переписке с европейскими писателями, его посещали иностранцы, ему жаловались обиженные, он формировал общественное мнение. Никак нельзя было его заставить молчать. Арестовать его, выслать, тем более расстрелять — было еще менее возможно. Мысль ускорить ликвидацию больного Горького «без пролития крови» через Ягоду должна была представиться при этих условиях хозяину Кремля как единственный выход…»
Получив поручение, Ягода обратился к «своим» врачам. Он ничем не рисковал. Отказ был бы, по словам Левина, «нашей гибелью, т. е. гибелью моей и моей семьи».
«От Ягоды спасения нет. Ягода не отступит ни перед чем, он вас вытащит из-под земли».
Почему однако авторитетные и заслуженные врачи Кремля не жаловались членам правительства, которых они близко знали как своих пациентов? В списке больных у одного доктора Левина значились 24 высоких сановника, сплошь членов Политбюро и Совета Народных Комиссаров! Разгадка в том, что Левин, как и все в Кремле и вокруг Кремля, отлично знал, чьим агентом является Ягода. Левин подчинился Ягоде,
