— Ну, давай, коль по работе, да только скорей.
— Как вы узнали, что последний человек проходил по тропе месяц назад?
— Здравствуй! Какой же я лесник буду, если не узнаю, ходил ли кто по тайге или нет?
— И можете определить, кто шел, когда и в какую сторону?
— А как же?
— Здорово! Вы, значит, следопыт!
— Гм… Вот про это, признаться, не знаю. Разведчиком в партизанах был да так себя разведчиком и считаю… Хватит, хватит! Сегодня я, герои, сердитый. Спать! Утречком чуть свет подниму. Спокойно спите, никто вас не тронет, я уже выспался, посижу.
«…Алик? Не Алик? Следопыт… Медведи… Золотая падь…»
Ребята наконец погрузились в крепкий после всех треволнений сон. Сергей Егорыч то и дело отходил от костра, прислушивался. Тихо… Тайга спала. Но тревога не сходила с морщинистого и загорелого, кажущегося от отблесков огня бронзовым лица дедушки.
Глава IV
ПО СЛЕДАМ
Экспедиция, выступив до восхода солнца, задержалась у развилины тропы. К тропе, по которой пришли ребята, подходила с запада вторая — от станции Листвянка. Ее-то и рассматривали ребята.
Сергей Егорыч своей неторопливой, скрадывающей походкой прошел рядом с тропой, остановился у березки, под которой человек, видимо, отдыхал — трава около нее была примята. Внимательно, ни к чему не прикасаясь, оглядел это место, потом нагнулся и поднял конфетную бумажку. Подольше задержался у двух лиственниц, росших рядом. Тропа обвиливала их, но человек, должно быть, прошел между ними. Дедушка тщательно осмотрел кору и нижние сучки лиственниц. Федя, стараясь повторять все движения дедушки, шел рядом. Остальные следовали за ними по пятам.
— Ну, герой, что разведал? — спросил дедушка у Феди.
— Здесь он прошел. Под березкой лежал… съел конфету. И дальше пошел. Правильно, дедушка?
— Что правильно, то правильно. Только задача наша, прямо сказать, поважнее. Интересует нас: Алик это или не Алик. Как ты думаешь, а?
— Думаю, дедушка, так: если бы по монгонской тропе шел след, то был бы Алька, а раз по листвянской — значит, не Алька, потому что хоть он и поездом уехал, но в другую сторону…
— Ага. Рассуждаешь ты для первого раза хорошо. Сначала и я так думал, а вот сейчас немного по- другому. Здесь проходил мальчик, как ты. А что, подумай, ему здесь делать? Не цветы же собирать за двадцать верст пришел. Если сказать, что к Михеичу идет — к пожарному сторожу, так его внучата в тайгу в тапочках не выйдут… Сейчас я расскажу, что заметил, а вы соображайте… Ты, Федя, не смущайся — наука разведчика так быстро не дается… Проходил, стало быть, мальчик ростом с Пашу, но пошире в плечах, потолще. Правая нога у него немного загребает, чуть вихляет, как, к примеру, колесо с восьмеркой у велосипеда. Есть у него ружье: двустволка. Видать, очень дорогое. Затыльник у приклада не стальной, как у наших, а костяной, с резными узорами, И тут есть особая примета: уголок затыльника отбит… Не похоже на Алика, а?
— Он, дедушка, он! И ходит так; мы его косолапым дразнили. Он!.. Федька, какое у Альки ружье, помнишь? — затараторил Паша.
— Наверное, такое. Он хвастал, что в Монгоне лучше нет. Двустволка, красивая, только затыльник не заметил… Дедушка, вы все это по следам узнали? — Федя чуть не со священным ужасом смотрел на дедушку.
— По следам.
— А почему я ничего не увидел? Изо всех сил смотрел.
— Почему? А потому, что хорошие глаза у тебя, но только еще не совсем так, как надо разведчику, смотрят. Этой наукой мы с вами подзаймемся… А еще, герои, у меня вот какое сомнение, — продолжал дедушка. — Вы все говорите: вор Алик, такой-сякой. Но мальчик, который впереди, не вор. Не воровать он идет. Страшно ему одному здесь вечером было, а он смело шел, молодцом. Плохие мысли человеку храбрости не придают. О хорошем думал мальчик…
— Нет, дедушка, тогда это не Алька! — облегченно вздохнули ребята. — Алька о хорошем не будет думать. Значит, только похожий на него мальчишка шел.
— Ну ладно, Алик или не Алик, а надо вам его догонять. Как бы он не попал в беду.
Тропа вела серединой пади. Утреннее солнце начало пригревать. Влажная земля дышала легким, тающим в воздухе паром. Умытые росой трава и лес сочно зеленели. Одинокое ночное облачко, не успев укрыться, робко застыло на сияющем голубом небе над белой вершиной Цаган-Хада.
Вскоре ребята дошли до места, где мальчик хотел ночевать. К тропе он натаскал дров. Полусгоревшие спички, пустая коробка, пепел от бумаги, слегка обугленные сучки и помятая вокруг трава — все показывало, что мальчик долго бился, чтобы разжечь костер. Сырые гнилушки, которые он натаскал, так и не разгорелись.
— Не мог разжечь костер! Что это за мальчишка!
С помощью дедушки ребята узнали всё, что здесь произошло. Когда мальчик истратил все спички, он залез на толстую сучковатую лиственницу и решил на ней провести ночь. Его напугал страшный крик и хохот. Мальчик спрыгнул с дерева, закричал и, вне себя от страха, побежал по тропе, спотыкаясь и падая.
Экспедиция сделала короткий привал на обед и, не задерживаясь ни минуты лишней, отправилась дальше по следам. Всех волновала судьба неизвестного мальчика. Дедушка поражался его настойчивостью: несмотря на испуг и усталость, он упрямо продолжал идти к хребту. Многие на месте этого мальчишки давно повернули бы назад, к дому. Что же его так привлекало на хребте? «Описание» дороги к пади Золотой? Но даже Федя и Женя сейчас не думали, что впереди Алик. Алик был трус, он ни разу не вступил в открытый бой, делал все исподтишка. Откуда у него могли взяться настойчивость и смелость?
Падь становилась все более узкой. Высокие и крутые горы теснее сжимались с обеих сторон. Вершина Цаган-Хада скрылась за ними. Речка превратилась в небольшой заболоченный ключ, густо заросший ивой и ерником, кое-где над кустарниками возвышались низкорослые, корявые ели. Иногда попадались еловые рощицы. Ели здесь были высокие и стройные. Ребята засматривались на их вершины. Там во множестве висели крупные, как большой огурец, красивые шишки почти правильной цилиндрической формы. Но никто не подумал задержаться из-за них.
Солнце жгло. Разморенные зноем, в глубине леса лениво перекликались кукушки.
Следы говорили, что мальчик свернул с тропы в мелкий березняк и, измученный бессонной ночью и большим переходом, уснул. Проснулся он, по утверждению дедушки, за три часа до их прихода. Умылся водой из ямы и, вместо того чтобы идти к тропе, пошел в противоположную сторону.
— Заблудился? — испугались ребята.
— Заблудился. Ничего, ничего, герои, все хорошо будет! — успокоил дедушка.
Ребята с волнением следили за каждым его движением и шагом. Если на тропе и они видели кое-где отпечатки ног, то в лесу, на земле, покрытой хвоей и старыми листьями, не замечали ничего.
Посасывая трубку, Сергей Егорыч спокойно двигался вперед, только шел медленнее обычного и казался более суровым. Глаза его не отрываясь шарили по земле. Чувствовалось, что он весь поглощен отыскиванием невидимых для ребят следов мальчика. Изредка дедушка показывал Феде то на сломанный или стронутый сучок, то на едва заметную царапинку на стволе дерева, на согнутый кустик, неестественно поникшую травку, неразличимую обыкновенным глазом вмятину на слое хвои и листьев. Заметить все это было так трудно, что у Феди зарябило в глазах и заболела голова. Но наконец он увидел сам, без подсказки, надломленную вершинку багульника.
Как хорошо, что дедушка оказался следопытом! Что стало бы с мальчиком без него?
След вначале вел прямо по мелкому березняку, в глубокую котловину между гор. Видимо, мальчик был уверен, что возвращается к тропе. Но вскоре, не встречая ее, он забеспокоился: свернул в сторону, в другую, повернул было назад, но опять вернулся. После этого след начал беспорядочно петлять — вел туда, сюда, крутился почти на одном месте. По поведению дедушки ребята поняли, что не сбиться со следа здесь труднее всего. Он то и дело останавливался, приседал, возвращался назад, трубка давно уже потухла; дедушка, должно быть, забыл о ней.
