В те годы на земле Российской, по козням дьявольским, стало и впрямь появляться немало выродков. Позже они дорвались до власти.
КРАСОТКИ-УБИЙЦЫ
ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ
Член Государственного Совета, действительный тайный советник и статс-секретарь барон Модест Александрович Корф был человеком исключительным. Поглаживая лысеющий череп указательным пальцем правой руки, украшенным громадным бриллиантовым перстнем, он любил повторять своим подчиненным:
— О службе вы должны думать всего лишь в трех случаях: находясь на ней, в семейном кругу и во время сна. Не более!
Очевидцы утверждают, что однажды он произнес сей афоризм в присутствии самого Александра П.
Император не сдержался. Он порывисто обнял барона и произнес:
— Если бы так думали все мои подданные, то государство наше процветало еще более.
Помощник статс-секретаря Николай Христианович фон Зон каллиграфически вывел на листе бумаги прекрасные слова своего начальника-барона и повесил бумагу у себя над столом.
Корф милостиво не возражал. И при этом добавил:
— В Лицее, среди прочих моих сотоварищей, находился будущий сочинитель Пушкин. Это был ветреный и дерзкий с начальством человек. Мне не было и девятнадцати лет, как я начал ревностно служить в Комиссии по составлению законов. Сочинитель же за свои вольнодумства (это слово барон произносил с отвращением) отправился в Бессарабию. Я достиг высших ступеней карьеры, а судьба легкомысленного Пушкина весьма печальна. Пусть сей дурной пример пойдет вам в назидание. Будьте усердны в службе и уважительны к начальству, и тогда ваша жизненная стезя проляжет благоуспешно. Так-с!
Фон Зон был усерден и уважителен. В делах требователен к себе и подчиненным. Он не допускал никаких отклонений в служебной линии, держался с достоинством, старательно исполнял возложенные на него поручения.
Когда в 1864 году барон высочайшим соизволением был переведен на пост председателя Департамента законов, он взял на новое место и фон Зона, увеличив его годовое содержание сразу на шестьсот рублей.
Казалось, дурной пример покойного поэта и полезные советы замечательного государственного мужа пошли на пользу, за карьеру старательного чиновника можно быть спокойным, но…
Насколько фон Зон был тверд в делах служебных, насколько был отличным и веселым товарищем в жизни светской, настолько он проявлял неудержимую ретивость в делах амурных. Невоздержанность к прекрасному полу радовала сердце, но наносила ущерб карману и увеличивала суетность жизни. Весною 1866 года, находясь на Марциальных Водах, фон Зон обольстил 18-летнюю генеральскую дочь. Дело дошло до ее превосходительного папеньки. Начался скандал, узнал об этом беспутстве и барон. В трехдневный срок любитель женской красоты был выведен на половинный пенсион.
Барон (скоро ему предстояло стать графом), сделав скорбную мину, заложив руки за спину, молвил:
— Я отрешаю вас, сударь, от службы ради вашего блага и блага других моих подчиненных. Пусть каждый видит: порок должен быть наказуем. Мне лишь остается скорбеть, что мои советы не коснулись вашего сердца. Жаль!
Единственная промашка перечеркнула плоды многолетних усилий.
18 КОПЕЕК
Долго бродил по великолепному Петербургу несчастный чиновник. Наконец он пересек Калинкин мост, побрел вдоль набережной Фонтанки, миновал Екатерининский канал и дернул за ручку звонка углового дома по Большой Садовой.
Это был дом, доставшийся по наследству его супруге Елизавете Леонидовне, урожденной Зуровой.
— Господи, что мы будем делать? — У фон Зона на глаза навернулись слезы. Жена, уже отбушевавшая, тихо гладила его по голове и всячески утешала. Про себя же отставной чиновник думал: «Моих четырех тысяч пенсионных хватит лишь на миндаль к шампанскому!»
Фон Зон пытался устроиться через знакомых на какую-нибудь должность, приличествующую его положению. Но везде получал решительный отказ: об истории ловеласа столица была наслышана, и с могущественным бароном никто не хотел портить отношений. Фон Зону предлагали раза два ничтожные места, но не мог же надворный советник идти на должность повытчика!
Менять образ жизни фон Зон тоже не мог и не хотел. По этой причине вскоре за 17 тысяч ушли фамильные бриллианты. Еще спустя полгода был заложен, а затем и перезаложен дом с громадным участком.
Затем уволили дорогого повара-итальянца. Вместо него взяли кухарку Варвару. Заложили без малого полтора пуда столового серебра. Продали роскошную летнюю коляску.
Деньги таяли, словно весенний тонкий снег под лучами жаркого солнца.
Пришел срок платить по закладной за дом.
Глядя в окно на пристань, что находилась прямо против дома на Фонтанке, фон Зон горько вздыхал:
— Утоплюсь пойду, и все мои печали уйдут со мной в могилу…
— Мон шер, прежде потопления выкупи дом. Твои дочери остались без приданого. Сыну-студенту надо тоже помогать.
— У меня осталось 18 копеек…
— Отправляйся в Москву к своей тетке Остен-Сакен. Она в тебе души не чает. Возьми в долг.
— Уволь, это свыше моих сил! Мне честь дороже.
— Невелика честь, коли нечего есть! Нашла себе сокровище…
Начиналась очередная семейная баталия, в которой, как известно, победителей никогда не бывает — только потерпевшие.
Наконец, ввиду безвыходности положения, фон Зон отправился в Москву.
УЧЕНИЦА ИМПЕРАТОРА
70— летняя вдова-генеральша графиня Остен-Сакен любила племянника за легкий нрав, за уважительность, за умение часами слушать ее бесконечные воспоминания о днях «золотых, безвозвратных». Вот и теперь, когда фон Зон без предупреждения явился к тетушке в дом на Козиху, что в приходе Святого Ермолая, она обрадовалась. Увидав племянника, графиня обняла его, звонко чмокнула, стала с интересом расспрашивать:
— Что это ты, душа моя, учудил? Любовь — дело занятное, по себе знаю. Но когда лезешь под юбку, подумай, как бы не оконфузиться потом! Неловко у тебя получилось…
