— Прекрасно! А что одежда?
— На пиджаке этикет: «Ателье-люкс мастера Жака. Москва», — пробасил Каллистратов, мужчина гигантского роста с бычьей шеей, поросшей рыжей шерстью. Прежде он был профессиональным борцом в цирке.
— Ищите голову убитого! — строго сказал полковник.
— Все перевернули — нет ее. Ведь это, извините, не тараканья голова — ее легко заметить. Не для того ее отрезали, чтоб нам приятный сюрприз оставить.
— А вы, Смирнов, почему еще здесь? На поезд опоздаете. Срочно — в Москву!
— Не опоздаю, Владимир Гаврилович! — Сыщик покрутил своим уткообразным носом. — Только скажите на милость, не мерещится ли вам, будто паленым мясом тянет? Такой легкий дух, эфирный. А?
Полковник втянул в себя воздух:
— Что-то этакое есть! Поди, с кухни… Портье, любивший острые ощущения и по этой
причине вызвавшийся быть понятым, по-военному четко ответил:
— Никак нет-с! Наша кухня в другом крыле расположившись, и сюды запахи доходить не имеют возможности.
— Тогда откуда запах жареного мяса? Смирнов кивнул на чемодан и большую сумку
с инструментами, которые судебный эксперт поставил к стене, закрыв таким образом от взоров печную заслонку:
— В топку кто заглядывал? — И он, распахнув металлическую дверцу, посмотрел вовнутрь. Затем спокойно, как об обыденном, сказал: — Голова там!
Когда мужественный атлет Каллистратов осторожно извлек из топки голову и положил ее на ломберный столик, даже бывалые сыщики побледнели, а любопытный портье грохнулся без чувств на мягкий ковер, покрывавший пол.
Очевидно, преступник пытался сжечь голову, но безуспешно. Она лишь местами обуглилась, и изрядно обгорели волосы. Голова была варварски обезображена: вырезаны щеки и глазные яблоки, отхвачены ножом уши и губы, так что выглядывали два ряда ровных белых зубов. Кожа со лба была содрана. Уши, свернувшиеся темно-розовыми пельменьками, тоже вытащили из печи.
НЕМНОГО МИСТИКИ
— Под какими фамилиями приезжие записались в книгу постояльцев? — обратился Филиппов к немного очухавшемуся портье.
— Они не записавшись! Господин постоялец сказал: «Потом, потом! Сейчас некогда!» И положил деньги за трое суток — 7 рублей с полтинником.
— Господин полковник! — прогудел Каллистратов. — Девица-горничная желает вам сказать нечто важное.
Полковник увидал миловидную девушку лет восемнадцати с зареванным личиком и толстенной, соломенного цвета косой. Они опустились на угловой диванчик. Татьяна все, что знала, поведала полковнику и дала прочитать записку юноши. И удивленно развела руками:
— Если убит юноша, то почему на нем пиджак постояльца?
— Или наоборот: этот господин перед смертью надел на себя чужие брюки и ботинки? — Филиппов с сочувствием посмотрел на Татьяну. — Это действительно весьма загадочно. Впрочем, вам большое спасибо. И позвольте сфотографировать записку — это пригодится.
Филиппов уже выяснил, что человек был убит спящим на постели. В области сердца зияли две глубокие смертельные раны. Их форма совпадала с клинками ножей, найденных Смирновым.
…Громадная толпа, собравшаяся в Лештуковом переулке, с ужасом наблюдала, как из подъезда вынесли носилки, покрытые рогожей, и поставили их в санитарную карету. Каллистратов отдельно нес хозяйственную сумку, в которой лежало нечто, формой напоминавшее арбуз.
Из меблированных комнат начался панический отъезд жильцов.
О ПОЛЬЗЕ ТЕЛЕФОНА
Телефон в Москве впервые заговорил 1 июля 1882 года и очень быстро стал необходимым атрибутом городской жизни. Номера шли по порядку — от 0 до 5-88-99.
Номер 11 был у начальника сыска А. Ф. Кошко.
Вот с ним и соединился теперь Филиппов. Он кричал в трубку:
— Аркадий Францевич, у нас необыкновенное убийство! На жертве был надет пиджак работы вашего Жака. Запишите шифры, какие помечены на этикете! Мой агент Смирнов с образцами материи уже выехал к вам.
…Пока Смирнов, давно не бывавший в Москве, выкатывая бельмо, разыскивал дом под номером 5 в Малом Гнездниковском переулке, где обосновалась сыскная полиция, Кошко по надписям с этикета успел выяснить: пиджак с золотыми пуговицами был сшит недавно некоему Андрею Гилевичу. Образцы материи это подтвердили.
Фамилия этого афериста была хорошо известна полиции. За ряд крупных махинаций он давно находился в розыске. В ответном телефонном разговоре Кошко твердо заявил Филиппову:
— Твои подозрения, что убит не Гилевич, а другой, разделяю. Но что этот негодяй участвовал в этом деле — не сомневаюсь. У него на щеке большое родимое пятно — вот почему изуродована голова. Тут дело пахнет инсценировкой. Не спеши хоронить тело!
НЕТРЕЗВЫЙ СТУДЕНТ
Дав телефонистке отбой, Кошко задумчиво потер лоб, и вдруг его озарило воспоминание…
С неделю назад в приемной Кошко появился нетрезвый студент. Он упорно настаивал на приеме и добился его. Волнуясь, рассказал:
— Простите, я выпил. Иначе не могу. Я в потрясении. Жуткая история! Прочитал как-то объявление: «На два месяца за приличное вознаграждение требуется секретарь». Отчего же нет? У меня каникулы. Пришел по указанному адресу. Принял меня солидный господин. Очень высокий, могучий такой. На правой щеке черное пятно — прямо до глаза.
Прищурившись, господин осматривал меня и так, и этак. Потом говорит:
— Беру! Сто рублей в месяц. Но без аванса. Завтра едем в Киев.
Приехали в Киев. Повел он меня в баню. Опять осматривал, причмокивал:
— Прекрасное тело! Без всяких особых примет.
После бани мы целый день болтались пешком по городу. Он меня время от времени поил вином — моя слабость, признаюсь. Насмерть умотал! Пришли в гостиницу. Вдруг он заявляет: «Хочу подарить вам свой новый пиджак!»
Я удивился, но надел. Блестящие золотом пуговицы, хорошее сукно.
— Надо же, точно на вас сшит! — радуется господин. — И материя превосходная. Не мнется. Чтобы убедиться в этом, вам надо лечь и поспать прямо в пиджаке.
Я удивился еще больше. Но прекословить не стал. Улегся одетый на постель поверх одеяла. Сделал вид, что дрыхну, а сам сквозь ресницы наблюдаю. Тогда господин достал из саквояжа два длинных ножа и стал словно ко мне примериваться. Я дико испугался. Сделал вид, что проснулся и хочу в туалет. Господин ножи спрятал, а я снял пиджак, выскочил из номера и припустился прямиком на вокзал. Даже мыльницу забыл — серебряная, с красивым вензелем А. С вокзала — к вам.
— Не пригрезилось ли вам все это? Какой резон ему было убивать вас?
— Мне хотелось бы знать это самому. И все же, кажется, я догадываюсь: ему хотелось, чтобы он был я, а я — он.
— Мой друг, вы зарапортовались! Отправляйтесь домой, проспитесь, а завтра приходите, чиновник запишет ваши показания.
Назавтра студент не пришел.
