стрихнина ядовитого, лягу под гробовую плиту во цвете молодости, но и на том свете, извиняйте меня, любить буду вас беззаветно.
Удивительна человеческая натура: Валентина уже сама вполне верила в то, что говорила, свои выдумки считала чистой правдой.
Поверил и неискушенный в женских кознях Николай. На его глаза набежала слеза: жалко возлюбленную. Обнял он ее, приголубил:
— Прости мое резкое слово! Как любил тебя, так и буду любить.
…Минуло две недели. Однажды близ полдня в лавку Кашиных пожаловала к неописуемой радости Николая его возлюбленная. Она была как-то по-особенному грустна и задумчива. Купив полфунта миндаля сладкого и положив на прилавок тридцать копеек, тихо сказала:
— Приходи сегодня ровно в семь на старое место…
— Угу! — счастливо задохнулся юноша.
Они опять пришли в дворницкую к Мазилову, опять заходились в любовной истоме на голубом пуховом одеяле.
Когда утомленные страстными играми влюбленные затихли, Валентина вдруг приподнялась на локте и глядя в светлые глаза юноши с трепетом призналась:
— Колечка, милый, у нас с тобой будет ребенок… Кровь гулко застучала в его ушах. Первой пришла мысль: «Теперь отец меня пришибет!»
ВОСПИТАТЕЛЬНЫЕ МЕРЫ
В тот же день Николай рассказал всю правду матери. Та написала письмо в Любань: «Срочно выезжай!» На следующей неделе, во вторник прикатил Иван Иванович.
Не успел тот порог переступить, как Николай упал ему в ноги:
— Батюшка, родимый, весь я в вашей отцовской воле, а существовать без Валентины Чесноковой не могу…
Старик Кашин человек был правильный, суровый, замеса старинного. Взвился он, задрожал:
— Что такое? Какие ты мне тут резоны выводишь?
Анна Петровна, чтоб охладить мужа, отважно в беседу встряла:
— Не гневайся, Иван Иванович! Словами тут не поможешь. Чеснокова от Кольки уже забрюхатела.
— Ну уж это совсем изумление! На губах материнское молоко не обсохло, а он уже под бабью юбку залез!…
— Накажи греховодника для примера, а дело решать надобно.
— Да я его, подлеца, наследства лишу! Лучше все монастырям да храмам завещаю! Ах, убил, ах, осрамил, такой-сякой…
Набросился как коршун на цыпленка, оттаскал отец сына изрядно, аж вспотел и в сердце что-то закололо, но на другой день созвал сродственников, стал совет наводить.
— Мать, — говорит, — у Валентины непутевая…
— Не с матерью жить, — сродственники возражают. — А семья все-таки купецкая, ты с покойным Данилой дружил еще во времена стародавние.
— Это, конечно, так! — соглашался Иван Иванович. — Да девка-то, сказывают, тоже вертлявая.
— За глаза и про царя худое говорят… Собака лает, ветер носит.
— И хозяйство, кажись, после смерти Данилы пошатнулось?
— Вот Николай и поправит, парень он толковый. А что брак ранний, так это даже хорошо: не разбалуется молодой человек.
Сродственники выпили наливки, съели обед и вынесли резолюцию:
— Николая, пользы ради воспитательной, еще раз розгами маленько поучить, но дабы грех от всех прикрыть, под венец скоропостижно поставить.
Повели в церковь. Священник провозгласил:
— Обручается раб Божий Николай рабе Божеей Валентине…
Невеста при этих словах стала белая как кисейная фата и сознание потеряла. В чувство ее привели нашатырем, а старушки головами качали:
— Не к добру такое!
Венчали с помпой. На левом клиросе пели синодальные певчие в полном составе, на правом — церковный хор.
В доме № 15 по Саблинской улице три дня и три ночи шумел пир. Прибыло на брачный праздник все именитое купечество Петербурга, помощник обер-полицмейстера с супругой и двумя дочерьми, чиновники комиссариатского ведомства, частный пристав со всеми подведомственными ему квартальными надзирателями, их помощниками, судебным медиком, разных ведомств секретари и столоначальники. Сюртуки, фраки, кафтаны и полукафтаны, лакированные штиблеты и сапоги бутылками, золотые эполеты и медали, потомственные дворяне и почетные граждане — все затейливо переплелось на этом торжестве.
Музыка была двух сортов — балалаечная и скрипичная, веселись и радуйся любой вкус. Кулинарная часть предстала во всем блеске. Выписанный специально для поражения впечатления французский повар приготовил филе из шампиньонов и лягушачьих лапок. Никто к этому блюду не прикасался. Лишь частный пристав по ошибке немного откушал, а когда узнал, что это такое, приказал было француза отправить в участок. Спасибо, помощник обер-полицмейстера запретил применять на свадебном празднике карательные меры.
Впрочем, француз тут же исправился, отправив на столы консоме Саллери, прозрачный как слеза галантин из кур, мусс раковый с налимами, салат Ромен и очаровательное парфе из орехов.
Балалаечники бодро сыграли «Светит месяц», а скрипачи ответили «Танцем баядерок» из балета «Ферармос» и увертюрой к опере «Жизнь за царя».
Рекой текли вина, перечень которых хотелось бы привести для ошеломленных былым российским изобилием современников, да слишком много это заняло бы места. То и дело звучали тосты — простые, но сердечные от купечества, цветистые от высшего чиновничества.
Но тон задавал помощник обер-полицмейстера, говоривший о значении современного брака, о взаимоотношениях «между обеими половинами живущей в узах Гименея пары в связи с ролью их как частицы общества». Хотя никто ничего не понял, но его речь была встречена аплодисментами и криками «Горько!»
…Но пришла минута, когда бал был окончен. Все с головной болью, несварением желудка, чувством неудовлетворенности и благими пожеланиями разъехались по домам.
Начались будни новой семейной пары.
ДЫМА БЕЗ ОГНЯ НЕ БЫВАЕТ
Переехала Валентина в дом Кашиных.
Поставили дом лишь года за полтора до этого — фундамент каменный, первый этаж кирпичный, а последний — это второй, бревенчатый. В жару в нем капельки смолы выступали.
Всяческим добром набит дом. Живи себе в радость, следи за хозяйством, будь верной женой и помощницей мужа.
Было, правда, некоторое неудовольствие с приданым. Старуха Чеснокова обещалась по нему кроме всяких перин, шуб, горжеток и серебра столового, лавку на Сытном рынке и девяносто тысяч рублей. Горжетки и лавки Кашины получили, а денег у старухи не только не оказалось, но она через дочку попросила под векселя в долг 50 тысяч рублей.
Иван Иванович в долг не дал, ибо знал, что это будет потерянный капитал, но и от 90 тысяч отступился, не стал их требовать.
— Деньги — дело наживное, с собой в гроб их не положим! — сказал он молодым. — Главное, дети, живите душа в душу.
Но с последним у молодоженов явно не получилось.
