словарный запас он берег для своих друзей. После приветствия он всегда придирчиво оглядывал меня, медленно переводя взгляд с ног на талию, грудь и лицо. Здесь он на секунду задерживался, хмурился и отворачивался, так и не сказав ни слова. Интересно, о чем он думал в эти моменты?
Я этого не знала, но чувствовала себя отстойно. Будто я «серая мышь», которая перешла в новую школу, а местная «королева красоты, всеобщая любимица и самая модная чикса старших классов», оценивает меня и ставит двойку.
– Димон опаздывает, – продолжил Миша. – И ребята тоже. Придут минут через десять.
– Ах, Михаил заговорил со мной! – рассмеялась я, садясь на свободный край скамейки – подальше от него. – Что же заставило вас снизойти до такого?
– Чего? – переспросил он.
Ну-ну, а сейчас мы будем делать вид, что вообще ничего не понимаем. Я ничего не ответила.
– Ничего, – огрызнулась через минуту. – Журнал свой читай!
Миша молча смотрел на меня несколько секунд, потом опустил глаза в журнал. Так мы и сидели на разных концах скамейки, отвернувшись друг от друга, пока не пришел Димка с компанией.
– Чего такие скучные? – спросил он, не здороваясь. – Мишка тебя обижает? – хитрый взгляд на Мишу. – Или, может, ты его?
– Никто никого не обижает, – ответила я, разглядывая свои туфли.
– Нет, так дела не делаются! – вмешался вдруг Игорь. Он обнимал большой желтый пакет.
– Видно же, что люди в контрах, – поддержал его Олег, заглядывая в пакет друга. Его глаза выражали удивление и радость. – Народ, хватит бычить. Давайте миритесь уже, и поедем.
– Мы не ссорились, – отозвался Миша.
– Вы что-то скрываете, – задумчиво произнес Димка. – Слушайте, хватит уже этой фигни… – Он взял меня и Мишу под локти и стал нервно подталкивать друг к другу, «чтобы мы помирились».
А мы даже смотреть друг на друга не хотели, не то что общаться. Я глядела себе под ноги и в сторону, Миша закатывал глаза и разглядывал шторы на окнах верхних этажей домов соседней улицы. Сегодня он не повязал на шею свой любимый цветастый шарфик, потому что было жарко, но тем не менее он выводил меня так, что хотелось ему врезать. Пнуть посильнее, чтоб стало больно, чтобы не пялился на меня больше, чтобы, чтобы, чтобы…
В общем, друзьям так и не удалось «помирить» нас. Мы доехали до Савеловского вокзала и сели в первую пригородную электричку.
– Пять минут, и начнем, – сказал Димка в тамбуре. – Где наши трубы?
– Все здесь, Димон, – ответил Игорь и протянул пакет.
Трубы в пакете оказались игрушечными. Желтая, оранжевая, ярко-голубая, розовая, красная – с четырьмя разноцветными кнопками. Парни в момент разобрали инструменты. Мне же досталась небольшая, но настоящая видеокамера.
– Тань, это тебе, – объяснил Дима. – Снимать будешь. Включается вот тут. Выключается здесь. Смотри вот сюда, здесь лучше видно. Все понятно?
– Ага… – задумчиво ответила я. Конечно, я понимала, чего от меня хотят, но еще не могла представить этого.
Под стук колес парни носились с трубами по вагону. Игорь скакал вприпрыжку, Миша толкался и крутился вокруг своей оси, Олег трубил громче всех и выкрикивал непонятные слова, Димка был одновременно и музыкантом, и дирижером. Никто из них не умел играть, хотя бы немного. Каждый импровизировал, как мог, в своем стиле и ритме.
Часть пассажиров возмущенно оглядывалась посмотреть, кого это тут так колбасит. Их было не так много, как я думала. Остальные же делали вид, что ничего не происходит. Нас даже никто не пытался выгнать, а я никак не могла избавиться от ощущения нереальности происходящего.
Ближе к концу вагона Миша ловко запрыгнул на спину Игорю, а Димка подхватил на руки Олега, и, продолжая дружно трубить сумасшедшую мелодию, вся компания вместе со мной вывалилась из дверей электрички на ближайшей платформе.
До вечера мы успели повторить это нехитрое представление еще пять раз, после чего, уставшие, решили ехать домой. В это время уже темнело, и Дима, как обычно, провожал меня до подъезда. Я была под впечатлением.
Это сложно сопоставить и представить. В будни мы ходим на лекции, смотрим странные фильмы и думаем о бизнес-идеях, а на выходных наводим ужас на пассажиров пригородных поездов своей игрой на пластмассовых трубах, угоняем тележки из супермаркетов, хулиганим, одним словом.
Мы с Димкой уже десять минут стояли у подъезда и обсуждали прошедший день, а он так и не попытался меня хотя бы обнять.
– Завтра выложу ролик в ЖЖ, – говорил Дима.
– Выложи, – ответила я после небольшой паузы.
Дима смотрел на меня, едва заметно улыбаясь уголками губ, отводил глаза в сторону, потом снова смотрел, будто ждал чего-то от меня, а чего – я не могла угадать. Время от времени он начинал напевать песни из известных реклам.
– Золотая чаша, золотаааая… – бубнил Дима себе под нос. – Наполняет ароматом чааая…
– Ладно, я пойду, – нерешительно сказала я, уже второй раз за последнее время жалея о том, что вчера отвлеклась на новую статью и не убралась в комнате.
– Да, а то поздно уже, – согласился он, втянув голову в плечи. – И холодно. Ух!
Дима протянул мне ладонь для дружеского рукопожатия – так он обычно здоровался и прощался со своими друзьями.
Я сжала его ладонь, встала на цыпочки, потянулась и поцеловала его в щеку. Она оказалась холодной, небритой и какой-то чужой совсем. Дима по-прежнему не пытался меня обнять. Так и стоял, втянув голову в плечи и спрятав руки в карманы.
– Пока, – сказала я и пошла к дверям. Мне казалось, Кошкин все еще стоит там и смотрит мне вслед.
Мне было стыдно и неловко. Все не так, как я планировала. Все не так! После моего скромного поцелуя в щеку он должен был обнять меня, прижать к себе крепко и поцеловать в губы. И только потом отпустить меня домой!
Зайдя в комнату, я дала себе самое честное в мире слово, что сегодня или в крайнем случае завтра разберу свои творческие завалы, выброшу весь мусор и сделаю так, чтобы не было стыдно позвать сюда Кошкина.
Тут я мысленно представила, как было бы классно валяться на диване в обнимку и смотреть весь день мультфильмы, обсуждать всякие умные вещи, целоваться, планировать следующую неделю, придумывать подарки на дни рождения нашим общим друзьям, снова целоваться, есть бутерброды, пить пепси из большой бутылки, смеяться, говорить всегда «мы» и растворяться в этом сладком взаимном обожании.
Ужас какой! Я начинала мыслить, как эти противные влюбленные дурочки, которым их мальчик впервые в жизни подарил цветочек. Бесит меня их навязчивый позитив! А еще мне тошно от собственной сентиментальности и зарождающейся глупости. Кажется, я начинаю тупеть от любви к Димке. Это меня тоже, кстати, злит.
Джастин громко тявкнул и прервал мои мысли. Утром я опять не собрала диван. Пес важно расположился в мягком комке из одеяла. Он сидел в нем, будто птица в гнезде, и внимательно разглядывал меня. Мне казалось, он намекает, что нужно убраться в комнате, а не мечтать. Я села рядом и огляделась по сторонам.
Письменный стол заставлен косметикой. Тональный крем – для моего цвета кожи, для загорелой кожи, светлый тон. Румяна – нежно-персиковые и естественные, на каждый день; бронзовые, чтобы рисовать себе загар, когда его нет; в разноцветных шариках, чтобы кожа сияла; с блестками – чтобы просто красиво было. Помады и блестки, матовые, прозрачные и перламутровые. Туши для ресниц – для объема, для изгиба, водостойкие и цветные. У меня их десятки! Я обожаю косметику. Каждую неделю покупаю какую-нибудь мелочь. Хоть новый лак для ногтей, но куплю! И неважно, что все это богатство уже некуда складывать.
На полке шкафа ситуация похожая. Лаки для волос, гели для укладки, муссы для объема, для блеска.
