резко, как будто он говорил о чем-то совершенно ему постороннем.
— Ингмар говорил мне, что просил тебя поехать с нами.
— Да, он уже говорил со мной об этом, но я отказался, — отвечал Бу.
— Я так и думала, что ты не захочешь, — сказала Гертруда.
Оба замолчали, как будто им не о чем было говорить; только Гертруда несколько раз взглядывала на Бу. Он сидел, подняв голову, не спуская глаз с неба. После долгого молчания Бу сказал, не двигаясь с места и не отрывая глаз от звезд:
— Разве тебе не холодно сидеть так долго на открытом воздухе?
— Хочешь, чтобы я ушла? — Бу отрицательно покачал головой, но, думая, что Гертруда не заметит в темноте его движения, сказал: — Мне приятно, что ты сидишь здесь со мной.
— Я вышла сегодня вечером, — сказала Гертруда, — потому что не была уверена, удастся ли нам еще раз перед отъездом поговорить наедине. Я не хотела уезжать, не сказав тебе «спасибо» за то, что ты каждое утро провожал меня на Масличную гору.
— Я это делал ради себя самого, — сказал Бу.
— Потом я хотела тебя еще поблагодарить за твое путешествие к райскому колодцу, — улыбаясь, сказала Гертруда.
Бу, казалось, собирался что-то ответить, но вместо слов из груди его вырвался стон. Гертруда находила, что в этот вечер Бу был как-то особенно трогателен, и почувствовала к нему большую жалость. «Ему, должно быть, очень тяжело расставаться со мной, — думала она. — Как он мужественно держит себя, не жалуется, а ведь я знаю, что всю свою жизнь он любил только меня. Если бы я только знала, как мне его утешить! Что бы такое сказать ему, о чем он с удовольствием вспоминал бы, сидя по вечерам под этим деревом!»
В то время, как Гертруда думала об этом, она почувствовала, как сердце ее сжимается и на нее находит какое-то странное оцепенение. «Да-да, мне тоже жаль будет расставаться с Бу, — подумала она. — Последнее время мы так подружились. Я так привыкла, что лицо его озаряется улыбкой, когда мы встречаемся, и мне отрадно было чувствовать рядом присутствие человека, которому нравилось все, что бы я не сделала».
Она сидела неподвижно, ощущая как болезнь надвигавшуюся на ее сердце пустоту. «Что же это? Что это со мной? — подумала она. — Ведь не разлука же с Бу причиняет мне такое огорчение!»
Вдруг Бу заговорил:
— Я думаю о том, что стоит у меня перед глазами весь вечер.
— Скажи мне, о чем ты думаешь, — живо проговорила Гертруда, и на сердце у нее стало как-то легче, когда он заговорил.
— Да, — сказал Бу, — Ингмар как-то рассказывал о лесопильне, которая принадлежит Ингмарсгорду. Похоже, он собирается сдать мне ее в аренду, если я вернусь на родину.
— Ингмар, по-видимому, сильно тебя полюбил, — сказала Гертруда. — Этой лесопильней он дорожит больше всего остального.
— Я целый день слышу в ушах скрип пилы, — сказал Бу. — Вода шумит, и бревна сталкиваются в воде одно с другим. Ты представить себе не можешь, какой это чудесный звук. И тогда я начинаю раздумывать, как бы это было, здорово если бы я имел что-нибудь свое, а не зависел бы во всем от колонии.
— А, так вот о чем ты думаешь, — сказала Гертруда несколько разочарованно. — Не горюй об этом, тебе стоит только поехать с Ингмаром.
— Дело не только в этом, — сказал Бу. — Видишь ли, Ингмар сказал мне, что уже заготовил лес для постройки дома около лесопильни. Он говорил, что выбрал место на холме, как раз над водопадом, где растет несколько берез. Весь вечер этот дом не выходит у меня из головы, я вижу его изнутри и снаружи. Вижу еловые ветви перед дверями и огонь, пылающий в очаге. И когда я возвращаюсь с мельницы, то вижу кого-то, кто стоит у дверей и ждет меня.
— Становится холодно, Бу, — сказала Гертруда, прерывая его. — Не пора ли нам вернуться домой?
— Ты уже уходишь? — спросил Бу.
Но никто из них не тронулся с места, и они продолжали сидеть в глубоком молчании, изредка прерывая его словами.
Один раз Гертруда сказала:
— Я думала, Бу, что ты любишь колонию больше всего на свете и ни за что не захочешь расстаться с ней.
— О, нет, — возразил Бу, — есть нечто, ради чего я принес бы ее в жертву.
После некоторого молчания Гертруда опять спросила:
— А ты не скажешь мне, что это такое?
Бу ответил не сразу, а после долгого молчания и глухим голосом:
— Скажу. Если случится так, что девушка, которую я люблю, придет и скажет, что она тоже любит меня…
Гертруда сидела тихо, затаив дыхание.
И хотя не было произнесено ни слова, Бу казалось, будто Гертруда ответила, что она его любит или что-нибудь в этом роде, потому что Бу заговорил плавно и легко:
— Ты увидишь, Гертруда, что в тебе теперь снова проснется любовь к Ингмару. Ты долго сердилась на него за то, что он обманул тебя, но теперь, когда ты его простила, ты снова полюбишь.
Он замер, ожидая ответа, но Гертруда молчала.
— Было бы ужасно, если бы ты не полюбила его, — продолжал Бу. — Подумай, что он сделал для тебя. Он даже предпочел бы остаться слепым, чем вернуться без тебя на родину.
— Да, было бы ужасно, если бы я не полюбила его, — сказала Гертруда едва слышно. До этой самой минуты она верила в глубине сердца, что не может любить никого другого, кроме Ингмара. — Я ничего не могу с собой поделать сегодня вечером, Бу, — сказала Гертруда. — И не знаю, что со мной, но не говори со мной про Ингмара.
Оба они заговаривали о том, что пора идти домой, но продолжали сидеть на своих местах, пока Карин Ингмарсон не вышла и не позвала их:
— Ингмар просит вас обоих зайти к нему.
Пока Гертруда и Бу разговаривали у ворот, Карин была у Ингмара. Она передавала ему поклоны для оставшихся на родине и вела с ним очень длинный разговор; было ясно, что она что-то хочет сказать Ингмару, но все не решалась заговорить.
Наконец она медленно произнесла таким равнодушным тоном, что каждый знавший ее мог понять, что только теперь она и заговорила о самом важном:
— Пришло письмо от Пера, брата Льюнга Бьорна.
— Вот как, — произнес Ингмар.
— Должна признаться, что была несправедлива к тебе, когда мы разговаривали у меня в комнате сразу после твоего приезда.
— Оставь, ты сказала только то, что считала нужным.
— Нет, теперь я знаю, что у тебя была веская причина желать развода. Льюнг Бьорн пишет, что Барбру — дурная женщина.
— Я никогда не говорил ни одного дурного слова о Барбру.
— Говорят, что в Ингмарсгорде есть ребенок.
— Сколько времени ребенку?
— Он должен был родиться в августе.
— Это ложь! — вскричал Ингмар и ударил кулаком по столу. При этом он едва не задел руку Карин, лежавшую на столе.
— Теперь ты бьешь меня? — сказала она.
— Прости, я не видел, что тут лежит твоя рука, — сказал Ингмар.
Карин снова заговорила об этом, и Ингмар быстро успокоился.
— Ты сама понимаешь, что такое известие не может быть мне приятно, — сказал он. — Поэтому я
