У него хватило рассудительности не показывать товарищам охватившего его беспокойства. Уже по возвращении в Новый Вифлеем он пожаловался на головную боль и собрался проветриться, подышать свежим морским воздухом. Так как никто в деревне, включая и Розенкранца, Гильденстерна и Полония, не питал к нему добрых чувств, то Яго Фрумэну, несмотря на его хмельное состояние и довольно бурное море, позволили прокатиться на лодке.
Отплыв подальше от берега, Яго горестно вздохнул и предал воде злополучный предмет, который чуть было не стоил ему дипломатической и административной карьеры. Но эта коленчатая серебристая игрушка была так прекрасна, что Яго не мог оторвать от нее глаз, пока та уходила в глубину. Он перевесился через борт лодки. Крутая волна ударила в утлую лодку и опрокинула ее.
«Вот оно, страшное возмездие белых джентльменов! Они настигли меня даже в море! ..» - успел подумать Яго.
Ледяной ужас сковал его члены, и он камнем пошел ко дну...
В полночь, когда Егорычев собрался в третий раз передать в эфир припев из песни N-ского батальона морской пехоты, он обнаружил, что исчезла рукоятка генератора.
XIV
Всю ночь продолжались поиски. Разбудили Цератода и Смита. Опросили Фламмери, дремавшего на вахте. Никто не мог сказать, куда девалась рукоятка. Никто ее и не видел. Узнав, что она хранилась под подушкой Егорычева, Фламмери высказал запоздалое сожаление, что она содержалась в таком неприспособленном месте: ее можно было бы прятать в чемодане или ящике, и тогда она не запропастилась бы бог весть куда. Он смутно припоминал, что кто-то из островитян, кажется, уселся на койке Егорычева, но кто именно, так и не смог вспомнить. Он потихоньку поделился своими сомнениями с Цератодом и Мообсом. Как менее закаленные в потреблении горячительных напитков, они удержали в памяти еще более туманные подробности того, что произошло после подписания соглашения и раскупорки второй бутылки. Они удивились. Неужели негры сидели на койках? Разве они не пили стоя? Неужто неграм сделали какие-то подарки? Уверен ли мистер Фламмери, что он не ошибается? Хотя очень может быть, что он прав... Чего-то они действительно все смеялись. Может статься, что как раз над этими дикарями... Ну да, конечно! Они были ужасно смешны в трусах из козьей шерсти, босые, черные и в старых заплатанных голубых нижних сорочках! Кажется, один из них нарядился в засаленную эсэсовскую куртку? Он был чудовищно смешон и жалок! А не может ли быть, что мистер Фламмери в припадке, пардон, пьяного благодушия подарил кому- нибудь из них эту злополучную рукоятку?..
По понятным причинам посещение пещеры отщепенцами из Нового Вифлеема скрывали от Егорычева. Интересы дипломатической тайны перевесили желание посоветоваться с Егорычевым, хотя они и привыкли уже считаться с его мнением.
Мообса послали в Новый Вифлеем. Он вернулся усталый и обескураженный: Яго Фрумэн, тот самый, который ушел из пещеры в старой куртке ефрейтора Сморке, еще вчера в пьяном виде утонул в бухте. Остальные два никак не могли взять в толк, чего от них хочет Мообс. О том, что они были в пещере и оставили там на белой бумаге оттиски своих пальцев, они, как им было приказано белоголовым джентльменом, то есть мистером Фламмери, никому в деревне даже не заикнулись. О рукоятке, пропавшей из-под подушки, они не имели понятия. Мообс специально рисовал им, как она выглядела, но они клялись, что никогда ничего подобного не видели. Скорее всего, они, по мнению Мообса, говорили правду.
Одно было совершенно ясно: рукоятка безвозвратно пропала.
Этот вывод как-то не сразу дошел до сознания. Егорычев раздраженно бормотал, что в следующий раз он будет носить рукоятку всегда при себе, потому что здесь совсем как в детском саду: не дай бог что- нибудь оставить, не прибрав подальше. Фламмери, которого не покидало чувство, что пропажа, возможней всего, связана с компанией Фрумэна, пришел в конце концов к мысли, что все это не так страшно, потому что немцы - народ запасливый и где-то у них, вероятно, лежит тщательно завернутая в двадцать промасленных бумажек запасная рукоятка. Перерыли все ящики и чемоданы и не нашли. В нормальной обстановке запасная рукоятка генератора нужна не в большей степени, нежели запасной потолок для пещеры. Это нехрупкая, вечная вещь.
- Но не может же быть, чтобы она испарилась! - воскликнул Егорычев и принялся в десятый раз передвигать, перебирать и перекладывать все, что было движимого в пещере, начиная от стола и коек и кончая рыболовными крючками и прочей мелочью, предназначенной для дипломатической и торговой деятельности на острове Разочарования. Потом, хотя это было уже актом отчаяния, разбили всю Священную лужайку на пять участков и, только утром забрезжил свет, каждый на своем наделе перебрал каждый кустик и каждую травинку.
Может быть, ночью, когда все спали, выбрались из своего помещения пленные и похитили рукоятку, чтобы лишить своих врагов возможности переговоров с остальным миром? Конечно, каждый понимал, что это предположение по меньшей мере ребячье, ибо, если бы оба эсэсовца действительно выбрались ночью из своей темницы, то не ограничились бы похищением рукоятки, а по меньшей мере удрали бы на волю, захватив оружие, а скорее всего - прирезали бы спящих и восстановили статус-кво, существовавший до утра шестого июня. И все же так велико было нежелание признать, что с рукояткой все кончено, что с двери сняли одеяла, шинели, проверили засов, исследовали, нет ли где-нибудь тайных приспособлений для того, чтобы можно было покидать второе помещение, не трогая дверей, и нет ли свежих щелей в самих дверях.
К восьми часам дальнейшие поиски были за явной их бесполезностью окончательно прекращены.
- Ну вот, - сказал Егорычев, присев на койку. - Придется нам со Смитом смастерить другую рукоятку... Но будем надеяться, что где-нибудь сейчас уже расшифровывают наши радиограммы и что нас догадались запеленговать.
- Если бы мы вас не послушались... - начал Фламмери и осекся.
- Продолжайте, продолжайте, - устало поощрил его Егорычев. - Вы, кажется, хотели что-то сказать? Если бы вы меня не послушались? .. В чем не послушались? И что бы тогда было, если бы вы меня не послушались?
- Я хочу сказать, что если бы мы вас не послушались и передали в эфир ту радиограмму, которую я предлагал..,
- ...то гитлеровский корабль уже был бы на горизонте? Вы это хотели сказать?
- Почему гитлеровский? - вяло возразил Фламмери, и вдруг его лицо налилось кровью. - А почему нам в нашем идиотском положении надлежит отказываться от гитлеровского? У нас огромный выбор? Нас заваливают предложениями? У нас нет отбою от союзных кораблей?
- Есть у нас отбой, - сухо ответил Егорычев. - И вы полагаете, что это достаточное основание для того, чтобы самим лезть в фашистский плен?
- Вы трясетесь за свою жизнь, и в этом все дело! - выскочил Мообс. - Вам главное - спасти собственную шкуру. Как будто мы виноваты, что гитлеровцы не любят большевиков! А о том, что из-за вас могут погибнуть посторонние люди, вы и не подумаете!
- Посторонние?.. М-да-а!.. Я, видно, все же неважно понимаю по-английски. На русском языке такие фразы невозможны...
- Мистер Егорычев не потрудился разъяснить, что он подразумевает под своими последними словами, - учтиво осклабился Цератод. - Я не филолог, я солдат. И у меня в Англии семья, о которой никто не позаботится, если я паду жертвой его неистребимой склонности к игре в солдатики.
- Мистер Егорычев подразумевает под своими словами, что русские стараются прежде всего выиграть войну и что они не считают нас посторонними людьми в этой войне, - вдруг заговорил упорно молчавший до этого Сэмюэль Смит. Его мрачноватое загорелое лицо побледнело, что еще больше подчеркнуло черноту его густых усов.
- Вот именно! - запальчиво крикнул Мообс. - А мы...
- А мы, - продолжал Смит слишком ровным голосом очень волнующегося человека, - а мы, хоть и далеко не филологи (судя по всему, он подозревал в незнакомом ему слове «филолог» нечто близкое слову
