Рабы вручную вертели гигантское скрипучее колесо подъемной машины. В мути водяных паров мерно мелькали их мускулистые спины. Надсмотрщик над рабами, огромный одноглазый человек, прозванный «циклопом», до сих пор мирно игравший в кости с помощником в укромном уголке, где неплохо было потягивать испанское вино, с приходом господина проявлял удвоенное рвение. Диким голосом он призывал Геркулеса и Кибелу и всех богов-олимпийцев, раздавал тумаки, шлепал по спинам огромной лапой. В этой мрачной подземной обстановке он и в самом деле походил на разгневанного циклопа в пещерах Гесиода. Опять распахнулись раскаленные дверцы, и пахнуло вулканическим жаром.
«Таким представляют себе иудеи загробный мир», – подумал Виргилиан, с опаской заглядывая в пышущую жаром печь.
Наверху, над Римом, сияло солнце. На блаженных холмах Кампаньи зеленели классические лозы. На египетских полях колосилась тучная пшеница. На морях покачивались корабли. Мимо острова Мелиты проходила военная либурна. В далекой Каппадокии ученики перечитывали ослепшему Клименту «Строматы», и старец плакал, думая о страшных судьбах церкви. Двенадцатилетний Плотин бродил вдоль мутных каналов родного Ликополя, и детские грязные руки пачкали школьный список Гомера. Грузчик Аммоний Сакк под сенью кипарисов и лавров Брахиона учил о душе. С великим прилежанием в Афинах переписывались книги Евклида, и пламенный Тертуллиан громил римлян, не желавших поднять близоруких глаз от этих земных книг к Небесному Иерусалиму. Друзья Минуция Феликса собирались на прогулку вдоль остийского пляжа.
– Не случилось ли тебе лицезреть на Востоке августа? – спросил Нестор.
– Что?.. – очнулся Виргилиан. – Видал, в Александрии.
– Какие труды предпринимает ради нас божественный! Какие терпит лишения! – вздохнул попечитель и даже в темноте изобразил на своем бабьем, несмотря на круглую бородку, лице верноподданническое благоговение. Виргилиан, вспомнив о сценах на Канопской дороге, усмехнулся.
Наверху, под сенью прохладных портиков бродили зеваки, бездельники и прихлебатели богатых откупщиков. В мраморные бассейны обильно струилась вода. Она заливала весь Рим струями акведуков, била фонтанами, изливалась в нимфеях, наполняла водоемы, шумела, переливалась, булькала, стояла в воздухе радужной пылью, насыщала влажностью римские сады. Обилие воды казалось римлянину таким же естественным, как окружающий его воздух.
В палестре по всем правилам олимпийского пятиборья боролись нагие фракийские атлеты. Мощные руки сплетались, ноги упруго били в песок, но покрытые маслом тела противников в последнюю минуту ускользали из объятий, и борцы, тяжело дыша, начинали сначала. Никто, кроме этих людей на жаловании, атлетикой не занимался, и зрители смотрели на них с обидным равнодушием: ведь это были не цирковые квадриги.
Из комнаты с теплыми ваннами доносились рулады какого-то певца, которому казалось, что в бане голос у него становился особенно нежным и мягким. Виргилиан распрощался с Нестором и поднялся наверх. Под сводами зала шаркали тысячи сандалий, голоса гулко звенели в этих обширных пространствах. Наверху, как некое архитектурное чудо, повис стеклянный потолок – соляриум, «святилище солнца». Вдоль стен бежали мозаичные сцены охоты, рыбной ловли, зелень морских пейзажей, пещеры и коралловые острова.
День был полон хлопот. После Нестора надо было посетить Макретиана. По городу ползли слухи, что на северной границе неблагополучно. Дядя просил Виргилиана узнать у префекта в точности, что там происходит. В Карнунте лежали на складах огромные партии кож, закупленных у Виктория.
Дом Флавия Макретиана, префекта Рима и друга августа, охранялся стражей из первой когорты. Виргилиану сказали, что префект занят неотложными делами, и просили подождать. Дел у Макретиана было, действительно, по горло. От императора был получен эдикт об увеличении вознаграждения ветеранам, уходящим в отставку, с пяти до шести тысяч динариев. Надо было приготовить копии, чтобы разослать их в префектуры легионов. Десятки писцов переписывали новое распоряжение. Заведенная еще вольноотпущенниками Клавдия огромная административная машина со всевозможными списками, регистрами, отчетностью и строгой нумерацией, действовала без перебоев.
Канцелярия префекта помещалась в его доме, в столовой. Несколько человек дожидались очереди быть принятыми. До слуха Виргилиана донеслось:
– Подсчитывает, как лавочник, оболы и модии пшеницы и воображает, что занимается государственными делами.
Говорил полный человек в тоге философа, явившийся сюда за какой-нибудь милостью официального характера. Собеседник, с пышной рыжей бородой, проконсул Британии, презрительно улыбнулся.
– А ты хочешь, чтобы он подобен был орлу? Виргилиана удивила их смелость. В Риме не полагалось высказывать некоторые вещи вслух. Из-за синей завесы доносился скрипучий голос Макретиана.
– Пиши… Префекту XIV легиона в Карнунт… 650 модиев… 245 модиев… Префекту XXII легиона… Валентий, почему здесь указано масло первого сорта? Я же говорил, то масло первого сорта…
Слышно было, как Валентий бубнил, давая объяснения. В атриуме терпеливо ждали, когда Макретиан разберется в сложном вопросе о масле первого и второго сорта. Один из стоявших в ожидании приема сенаторов сказал:
– Вор и плут!
– Кто? – спросил второй.
– Валентий.
Но завеса зашевелилась, и разговоры смолкли. Присутствующие увидели пухлое лицо и плутоватые глазки Валентия. Он был красен, как рак.
– Устал, – сказал он тому сенатору, который обозвал его вором.
– Еще бы! Такая ответственность! – поспешил посочувствовать сенатор.
– Послушай, Валентий, – грубовато спросил проконсул Британии, – скоро вы там подсчитаете ваше масло?
Валентий хитро улыбнулся и развел руками.
– Сами понимаете, что от этого зависит судьба республики.
В конце концов, Виргилиану удалось попасть за запретную синюю завесу. Несколько скорописцев записывали тиронскими знаками цифры, которые им диктовал Макретиан, водя пальцем по длинному списку.
