Мы покорно вышли на улицу. Дети все так же играли в волчок, и овчарка продолжала вылизывать щенят. Трифон отправился с корабельщиками спасать с корабля все, что еще возможно было спасти. Скрибоний в изнеможении спал в одной из хижин. Врач вскоре показался в дверях, опечаленный и суровый.
– Иди, – сказал старик Вергилиану, – она тебя хочет видеть.
– Неужели Делия умирает?
– Да, она умирает, – последовал спокойный ответ.
– И нет больше никакой надежды?
– Не знаю. Я дал ей целебное питье. Но средства медицины ограничены.
К старику опять приблизились поселяне, просившие совета относительно виноградника.
Вергилиан вошел в хижину, а за ним и я. Поэт спрашивал Делию о том, о чем спрашивают всех больных. Она улыбнулась только, но ничего не сказала и внимательно взглянула на Вергилиана, как будто бы хотела получше рассмотреть его лицо.
Дыхание Делии теперь стало хриплым. Мне стало не по себе, я поплелся в ту хижину, где спал Скрибоний, и нашел его уже сидящим за столом. Старый поэт ел сыр с хлебом, запивал еду вином из глиняной чаши и был, по-видимому, доволен своей жизнью.
Я сообщил ему печальную новость:
– Делия умирает…
Скрибоний не донес кусок хлеба до рта…
Неужели, спрашивал я себя, прекрасная возлюбленная поэта должна умереть, а все вокруг – люди, животные, деревья, птицы – останутся жить? Гармоничное тело Делии превратится в прах, подвергнется гниению, распадется, а эти бесчувственные камни будут существовать века. И только теперь, на вещественном примере, я понял, как непрочно человеческое существование, и поспешил вернуться туда, где лежала Делия. Больную укрыли овчинами, чтобы, по совету врача, вызвать у нее потение.
Хозяйка хижины с именем из платоновского «Пира», так как ее звали Диотима, румяная и высокогрудая женщина, пшеничноволосая, как Юнона, укачивала в колыбели ребенка и, напевая нежным голосом песенку, чтобы ее сын не плакал, не спускала добрых глаз с больной.
Вергилиан сидел возле Делии. Он умолял ее с болью в голосе:
– Делия, скажи мне что-нибудь!
Она открыла глаза, улыбнулась в ответ жалкой улыбкой, от которой у меня сжалось сердце, и прошептала:
– Дай мне яблоко!
Мой друг протянул ей плоскую плетеную корзину, наполненную плодами.
– Выбери любое!
Делия взяла одно из яблок слабыми пальцами, поднесла ко рту, но уже не могла откусить его и снова положила в корзину, погладила плод рукой, точно прощаясь со всем этим земным обилием. Вергилиан склонился к ней и услышал шепот, пролетевший, как шелест листьев:
– Как печально все-таки расставаться с тобою навеки…
Смерть уже витала над нами, и не в человеческих силах было отвратить ее.
Минуты текли, как капли густого меда. Делия попросила пить. Я слышал, как зубы ее стучали о край глиняной чаши. В сосуде плескалось разбавленное горячей водою вино. Сделав несколько глотков, Делия закрыла глаза с видимым облегчением…
Делию похоронили в усыпальнице Клавдии, богатой христианки из рода Клавдиев, которой принадлежали на острове виноградники и стада овец. Монумент представлял собою круглое строение, и в его крипту приходилось спускаться в темноте по каменной лестнице; в верхнем помещении с мозаичным полом, изображавшим павлина, в нише стоял крылатый гений с опущенным факелом в руке – предки Клавдии еще недавно считали себя поклонниками олимпийцев; темно-синий потолок, усыпанный звездами, изображал райское небо, а стены были покрыты свежей и незамысловатой росписью, где чередовались пальмы и гирлянды; у стены находились мраморные гробницы и урны. Но так как здесь уже не оставалось места для погребений, то христиане пробили ход в мягком камне под тот холм, где зеленел виноградник, и хоронили там умерших. В эту зияющую черную дыру на носилках унесли Делию, осыпанную цветами. Все женщины, присутствовавшие на погребении, держали в руках светильники. Они пришли из города, чтобы проводить в последний путь свою случайную сестру.
Вергилиан смотрел, как два каменщика замуровывали погребальную плиту в стене пещеры, куда положили Делию. Один из них вытер руки, запачканные в цементе, о край большой глиняной миски. За этой холодной, молчаливой плитой лежало все, что осталось от пламенной и обуреваемой страстями танцовщицы… Я вспомнил ее пляски, медленно летевшие по воздуху легкие покрывала, гармонию всех ее соразмерных членов…
В городе уже знали о кораблекрушении «Фортуны» и о сыне сенатора, потерявшем при таких трагических обстоятельствах свою возлюбленную. На бледного и высокого поэта смотрели с любопытством. Женщины жалели его, им хотелось утешить это возвышенное горе… Когда все было кончено, Вергилиан ушел из усыпальницы, поднялся на виноградник и некоторое время сидел там в одиночестве. Не желая оставлять его наедине с печальными мыслями, я устроился недалеко от него на нагретом солнцем камне. Потом пришли с Феофилом несколько поселян. Не стесняясь нас, быть может, как потерпевших бедствие и поэтому неспособных, по их мнению, причинить людям зло, они продолжали начатый ранее разговор. Я понял, что речь шла все о том же пресловутом винограднике.
Старый человек в рубище спрашивал врача:
– Значит, ты не советуешь обращаться в суд?
Феофил укоризненно качал головой.
– Зачем тебе обращаться к римскому судье? Ты будешь жаловаться язычникам на сестру во Христе? Но неужели мы сами не в состоянии разобраться в этой тяжбе? Поспеши к епископу, и он рассудит вас по справедливости.
– Епископ – родственник Клавдии.
– Это ничего не значит. Он не один будет судить, а в присутствии старейшин.
– А судебные издержки?
– Ты уплатишь в церковную сокровищницу что положено, самую малость, а римский судья жаден, как паук…
Старик, спрашивавший совета, стоял на согнутых в коленях ногах, опираясь на грубую палку. Пресвитер успокаивал его:
– Не бойся ничего. Клавдия – свободнорожденная, ты же рабского происхождения, и в римском судилище вас не поставят рядом перед судьей, а у епископа будут смотреть на тебя как на равного…
– А если Клавдия не подчинится приговору?
– Она не посмеет это сделать. Иначе вся община осудит ее, и непокорная лишится Царствия Небесного…
Виноградари ушли в селение, Феофил подошел к Вергилиану с явным намерением утешить его.
– Не печалься, друг, свыше меры…
Завязался разговор.
Феофил рассказывал об острове, о его жителях и нуждах:
– Здесь обитают бедные люди. Глядя на роскошь богачей, – а для них роскошью являются уже серебряные чаши Клавдии, – они жаждут справедливости на земле. Но для этого еще не настало время.
– И поэтому они ищут утешения в мысли, что получат награду за свои страдания в будущей жизни? – при этих словах Вергилиан горько усмехнулся.
– Но и здесь христианские наставники стараются по возможности облегчить их участь. Обрезательный нож виноградаря или плуг таинственным образом соединяет человека с землей, и эти люди чисты сердцем, как голуби, поэтому доверяют во всем своим руководителям.
– А вы?
– Мы знаем, что им долго ждать справедливости на земле, и обещаем ее на небесах.
Феофил пожелал нам всякого благополучия и уехал на сером ослике, бодро помахивавшем хвостом в
