воины уснули. Только в шатре василевса еще долго блистал огонь светильника.
Когда на востоке занялась заря, нежнейшая, как роза, мы снова двинулись в путь, оставив после себя золу костров, обглоданные кости и конский навоз. Войска шли с большой осторожностью, и в дороге было время подумать о многих вещах.
Однажды наши воины схватили в придорожной роще лазутчика. Под плетьми он сознался, что его прислал Самуил. Ему было поручено разведать о численности наших сил. На допросе выяснилось, что соглядатай – богомил. Я пошел посмотреть на него.
Еретик лежал на земле, истерзанный, в жалких лохмотьях, сквозь которые просвечивало худое и грязное тело. Судя по его виду, это был поселянин, еще не старый человек. Два воина, стерегшие его, играли в кости и переругивались между собою, третий занимался починкой обуви, пришедшей в негодность во время переходов по щебнистым горным дорогам. Я спустился в погреб и склонился над пленником.
– Ты богомил? – спросил я.
Он ничего не отвечал.
– В кого ты веруешь? – опять задал я вопрос.
Пленник продолжал лежать, не отвечая мне ни единым словом, и только стонал, когда делал какое- нибудь движение.
– В кого ты веруешь – в дьявола или в Бога?
Он перестал стонать, повернул ко мне лицо, все в ужасных кровоподтеках, и с невыразимым страданием произнес пересохшими губами:
– Не мучай меня перед смертью.
– Ты умрешь, когда придет твой час. Но покайся перед концом жизни. Ее ты уже погубил. Спаси хотя бы свою душу. Отрекись от дьявола!
– Это вы служители дьявола, – вдруг дерзко прошептал он, – заковали Бога в серебро и золото, опьянили себя языческим фимиамом, подобно идолопоклонникам…
– Как ты осмеливаешься произнести подобное?! – в гневе воскликнул я. – Ты лжешь!
– Нет, я говорю истину. Вы живете в мире Сатаны, а мы вздыхаем по другой земле, созданной не Сатаной, а Богом для счастья всех людей, бедных и богатых.
– Ты еретик, – сказал я. – В Писании сказано, что мир был создан в шесть дней, а падший ангел низринут с небес. Он ничего не творил, атолько разрушал.
– А я верю так, как нас учил отец Иеремия.
Еретик поднялся с трудом на локте и продолжал, глядя на меня лихорадочно блестевшими глазами:
– Все видимое – землю, растения, камни, человека – создал Сатана. Поэтому мир и погибает, как в блевотине. Не мог Бог создать такой мерзостный мир!.. Боже мой, как я страдаю!
Он погладил лицо рукой и умолк.
Воины по-прежнему метали кости и ссорились, так как один из них предполагал, что товарищ обманывает его. Тот, что чинил башмак, с тупым видом смотрел то на меня, то на пленника, которого он стерег.
Два мира! Один – созданный Сатаной, другой – Богом. В этом воззрении чувствовалось нечто от платоновской философии, от учения гностиков. В каком мире жил я сам? Я вспомнил пышное, горячее тело Фелицитаты, с которой у меня была встреча в жизни, ее полные руки, разгоряченное любовью дыхание. А красота Зои, любившей меня в Трапезунде, когда я был поглощен звездами, или печальная любовь Евпраксии, пошедшей ради меня на прелюбодеяние, худоба Тамар, случайно встреченной в константинопольском предместье? Другие тени проплывали передо мною. Неужели все это только тлен и гниение? Или красота другой, облеченной в пурпур? Впрочем, чем же отличается тело августы от простонародной женщины? Значит, все зависит от того, какими глазами мы смотрим наженскую красоту, на мир. Но откуда у этого невежественного по внешнему виду человека такие сложные представления о мире? Мир наш создан дьяволом? У меня мороз пробегал по коже. Мир, наполненный церковным пением и фимиамом!
На шестой день мы подошли к болгарским засекам. За ними лежали плодородные долины Стримона, цель нашего похода. Непреодолимые трудности еще ждали впереди на нашем пути. Но василевс пылал огнем мщения. Этот человек незначительного роста и мало чем примечательный по внешности обладал душою героя.
Перед нами одна за другой вставали горы. Взирая на эти неприступные кручи, мы думали со страхом о предстоящем сражении. Как птенцы во время бури, мы окружали Василия и шептали молитвы. Здесь были все делившие с ним в течение стольких лет опасности воинских трудов: Константин Диоген, Василий Трахомотий, Феофилакт Вотаниат, Давид Арианит, Лев Пакиан, Никифор Ксифий, ставший некоторое время тому назад доместиком, и поседевшие на войне Николай Апокавк и Никифор Уран, руки которого уже дрожали от бремени лет. С нами не было Варды Склира, великого тактика. Но не было также и многих сребролюбцев и лизоблюдов. Над нами проносилась буря истории, ее тяжкие крылья потрясали воздух, и этим льстецам нечего было делать в македонских ущельях.
Перед тем как повести фемы на врагов, Василий взял из моих рук трость и стал чертить на песке план сражения. Мы обступили его со всех сторон. Старик Никифор Уран тоже смотрел воспаленными глазами на линии, начертанные на песке, и бормотал:
– Разве возможно все предвидеть? Захочет Господь и ангелов пошлет…
Ксифий толкнул его локтем.
– Помолчи, отец!
Василий пояснял:
– Здесь расположены засеки… Здесь течет Стримон… По этой дороге пройдут воины…
Никифор Уран внимательно слушал, распустив по-старчески влажные губы, но видно было, что он не улавливал мысль василевса. Это был представитель старой тактики, когда на полях сражений больше всего ценился сильный лобовой удар, а не охват левым или правым крылом.
К сожалению, в гористой местности конница «бессмертных» оказалась бесполезной. Эти закованные в железо всадники не могли продвигаться по узким тропам. Вся надежда была на пеших воинов. Приходилось использовать опыт армянской войны и сделать попытку обойти засеки, одновременно поднимаясь на кручи перед лицом врага, хотя это движение и было связано с большими потерями. Но, взволнованный своими соображениями, Василий сказал:
– Приступите!
По знаку трубы первая фема пошла на верную смерть. Другие фемы должны были произвести обход, но наткнулись на упорное сопротивление болгар и отхлынули назад, неся большие потери. Царская власть подобна секире, лежащей у корней древа. Царь волен посылать людей на гибель. Пусть будет так, как он нашел нужным сделать, хранитель постановлений Вселенских Соборов и защитник сирых и убогих. Не напрасно его возненавидели владетели богатых имений.
Сражение на засеках разгоралось. Болгары обрушили на головы ромеев тучи стрел и сбрасывали заранее приготовленные камни. Сила их падения с горы невероятна. Огромные глыбы, неуклюже вращаясь, сокрушали человеческие кости, как былинки. В воздухе стоял гул криков и стонов. Василевс тронул коня рукой и подъехал к месту битвы. Мы последовали за ним.
Глазам нашим представилось ужасное зрелище. Люди с перебитыми ногами сползали с воем с горы и умоляли о помощи. Тела убитых лежали сотнями. С засек на нас летели со свистом стрелы. Христолюбивых воинов уже готово было охватить смятение – настолько неприступными представлялись эти горы.
Болгары с мужеством отчаяния защищали свою свободу, свои очаги и житницы. Высоко над валом мы увидели вдали Самуила. Ветер развевал его бороду. Он что-то кричал воинам ипоказывал рукой в нашу сторону.
– Не в человеческих силах взять подобные высоты, – качал головой Уран.
Василевс услышал и взглянул на старика орлиным взглядом. У нас замерли сердца. Но благочестивый ничего не сказал.
– Разреши мне сказать тебе нечто, – приблизился к василевсу Уран и стал ждать.
– Говори, – был ответ.
– Не губи ромеев, благочестивый! Что будет с нами, если болгары спустятся вниз? Нам не выдержать их напора. Ты ведь знаешь, воин, спускающийся с горы, равен трем воинам на равнине.