– Разве мертвого воскресишь?
У конюха были мощные руки. Олег теперь уже знал, кто стоит перед ним. Еленич отнял у холопа жену и три ночи ласкал ее в своей опочивальне, а потом выгнал из хором на посмеяние отрокам, и она исчезла, не оставив после себя никаких следов. Никто больше ничего не слыхал о ней с тех пор.
– А жена твоя? – спросил Олег, не глядя на Борея.
– Отлетела ее душа.
– Умерла?
– Утопилась.
Понемногу в памяти Олега восстанавливалось прошлое. Двору боярина Еленича. Портомойня. Беззаботный женский смех и среди других – румяное лицо, красное ожерелье на белой шее. И вот утопилась…
– Другую найдешь, – сказал он сквозь зубы.
– Не искал.
– Что творишь тут?
– На причалах с кораблей корчаги сгружаю.
– А люди, что с тобой кости мечут, тоже из нашей земли?
– Греки.
– Как же разумеешь их?
– Нужда заставит человека и птичье пенье понимать.
– Тоже корабли разгружают?
– Они корабельщики.
При этих словах Олег подумал с раздражением, что даже эти бродяги плывут по волнам куда хотят, а он должен ждать у моря погоды.
– Князь! – сказал Борей и почесал косматую голову.
– Что тебе?
– Уйдем в Тмутаракань. Олег рассмеялся.
– А смерть боярина как замолишь?
– Если пожелаешь, все следы потеряются.
Молодой князь протрезвел немного и бросил взгляд в сторону двери, чтобы удостовериться, не возвращается ли Халкидоний со двора, где находилась вонючая латрина. Он повеселел и смеялся уже от удовольствия.
– Тмутаракань! Любо мне там. Но не легко до нее доплыть. Где корабль возьму?
– Если есть серебро, корабль и корабельщики найдутся. А ветер смелым в корму дует.
Опять появились на мгновение влюбленные глаза Феофании. Они проникали в самую душу. В этом огромном мире такая странная жизнь, что не знаешь, где правда, а где ложь и с какого конца приступать ко всякому делу. Все перемешалось – война и мир, любовь и нажива. Олег догадывался, что вокруг него плетется паутина, связывавшая его с каждым днем крепче железных цепей. Ему намекали, что помогут советами и золотом и даже греческим огнем, поднимут половцев, если он пожелает завладеть не только своим, неизвестно чем прельстившим его Черниговом, но и Киевом. Однако логофет напоминал, что в таком случае надлежит объявить себя верным другом царя и исполнять его повеления, за что будут пожалованы звания и всякие отличия. Теперь в эту игру включили и любовь Феофании, шестнадцатилетней девушки. Недаром вчера Никифор неоднократно напоминал о юной красавице. Олегу представлялось, что таким способом царедворцы надеялись крепче привязать его к своему греческому делу. Поистине, не попытаться ли бежать на Русь и начать борьбу с самого начала? Но в кармане его штанов звякали всего два золотых. Сжимая кулаки и зло глядя перед собою, князь повторил:
– Не легко это сделать, смерд.
– А уже приспело время. В Тмутаракани любят щедрых и храбрых князей, и в Чернигове тебя давно ждут.
Князь посмотрел на лохматую голову Борея и подумал, что этот смышленый холоп может ему пригодиться в будущем. Он спросил:
– Знаешь дом мой?
– Откуда мне знать его?
– Видел церковь Фомы?
– Красную, с золотым крестом?
– Рядом с нею каменный дом на улице.
– Здесь все дома каменные.
– В моем доме над воротами мраморная птица.
– Видел.
– Явись ко мне тайно.
