В монастыре, уже давно превращенном в маленькую крепость и оставленном монахами, ютились три десятка воинов под начальством однорукого сотника Мелетия, пьянчужки, совершенно равнодушного к воинской славе ромея. Все эти доблестные сыны Ареса по большей части проводили время на городском базаре или в таверне под громким названием «Звезда Камира», так как ее толстопузый хозяин был родом из этого селения, расположенного на северном берегу острова. Вместе с воинами в крепости обитали их крикливые и хозяйственные жены, и бывшие монашеские келий были полны черномазых и полуголых детей.
Олегу отвели полуразрушенный дом, в котором раньше жил настоятель. В его пустынных палатах еще виднелись кое-где на стенах остатки облупившейся росписи.
Вместе с князем в ссылке очутился и неунывающий Борей, а бедного Халкидония заменил новый соглядатай и переводчик по имени Иоанникий, родом болгарин. Он стоял на самой низшей ступени иерархической лестницы, состоял в звании кандидата, но носил титул не без гордости. Он тоже был большим поклонником Бахуса, как говорили о пьяницах языческие поэты, но считался начитанным человеком, так как некоторое время служил у знаменитого патриарха Кируллярия.
Жизнь на острове для Олега и его молодой супруги была не лишена приятности благодаря обилию земных плодов, но не без огорчений. Русскому архонту полагалось известное содержание из Священной сокровищницы, но корабли из Константинополя приходили редко и в неопределенные сроки, поэтому деньги доставлялись с запозданием. Кроме того, переходя из рук в руки, эти и без того довольно скромные суммы таинственным образом еще больше уменьшались, а между тем на них нужно кормить Борея и двух рабынь, так как вместе с Феофанией в изгнание отправились и две ее прислужницы. Впрочем, одна из них, та самая, что однажды сопровождала госпожу в городе, когда Олег встретил Феофанию с матерью, вскоре убежала с каким-то отчаянным корабельщиком, а старая Дула осталась. Приходилось благодарить небеса, что неизменно теплая погода на острове не заставляла думать о меховых покрывалах или о дровах для очага, а варить пищу удавалось с помощью хвороста, кедровых шишек и скорлупы от орехов. Но в зимние месяцы, когда в течение многих дней подряд шумел дождь и по ночам завывал ветер в дымоходе, в старом доме с черными провалинами окон становилось неуютно и горницы наполнялись сыростью и тленом.
Хлеб, овощи, баранину и козий сыр Дула покупала на базаре, и на это не всегда находились средства. Иногда необходимость заставляла отдавать в заклад лихоимцам драгоценности Феофании. Она ничуть не жалела их и говорила с улыбкой своему легкомысленному супругу:
– У тебя нет денег? Так возьми мое ожерелье и продай его. К чему мне оно?
И смеялась, сияющая от женского счастья. Олег уже научился немного понимать детский лепет жены, относился к ней с любовью и не мог не оценить эту нежность, но по ночам в его памяти вставали греховные часы в царских садах.
Борей завел знакомство с местными рыбаками и уходил с ними в море, на рыбную ловлю. По возвращении из лунной ночи эти бедные, но честные люди неизменно выделяли ему часть улова.
XV
На острове длинной чередой тянулись наполненные зноем и скукой медленные дни. Пели цикады. Благоухал лавр. Когда Олег смотрел на зеленое море, или на розоватые скалы, или на голубеющие к вечеру холмы, покрытые темными рощами, князю казалось, что ему снится тот самый рай, о котором рассказывает Библия. Стоило только поднять взор – и вдруг открывалась зрению все еще непривычная красота гор, манили серебристые оливы, зеленые виноградники. Достаточно было протянуть руку, чтобы сорвать вкусный плод – смокву или гранатовое яблоко – и утолить голод и жажду. Но с моря веял солоноватый ветер, ласкал теплым дыханием волосы, раздувая русскую рубаху, напоминая, что все это не сонное видение, а земная жизнь. По береговому песку проворно бегали крабы. На горных склонах мирно паслись быки, и среди нагретых солнцем камней всюду извивались и шипели ядовитые змеи.
Внизу, под сенью колонн разрушенного храма, в котором некогда почитали ложных богов, в залитом солнечным светом городке, в домах побогаче жили нотарии, сборщики налогов и торговцы, а в хижинах, кое-как сложенных из камней, – ремесленники всякого рода, виноградари и рыбаки. Один из местных резчиков по камню сделал для молодой княгини печатку. Он искусно вырезал на сердолике: «Да поможет господь русской архонтисе Феофании Музалон». Этот пышный титул несколько утешал ее, попавшую из беззаботной жизни родительского дома на позабытый богом и василевсом остров. Даже церкви здесь были скромных размеров и бедны священными сосудами.
Жизнь в городе Родосе текла сонливо и медленно. Лишь порой на базаре слышался шум ссоры, если покупатель и продавец не сходились в цене на барана или сосуд с вином. Только изредка улицы наполнялись волнением, когда приходил очередной константинопольский корабль. Люди выбегали из домов и спускались к пристани, чтобы посмотреть на мореходов, приплывших из столицы, и узнать, что они привезли. И тогда они узнали от корабельщиков о смерти василевса.
Олег получил повеление ни под каким видом не покидать отведенный ему для жительства монастырь. За его стены он имел право выходить только в сопровождении вооруженных стражей. Но однорукий сотник часто пил с архонтом вино и, пользуясь его попустительством, а также тем обстоятельством, что в крепости порой не оставалось ни единого воина, так как все они занимались торговыми делишками на базаре, Олег спускался в город и разгуливал в одиночестве везде, где ему нравилось. Странно было смотреть на ушастых ослов, развозивших по городу воду в узкогорлых кувшинах, подвешенных по обеим сторонам хребта. Иногда такой осел вдруг начинал кричать и наполнял ужасным ревом все пространство от языческого храма до пристани. По рассказам стражей, в глубине острова, в дубовых рощах, водились вепри, лисицы и даже олени. Но куда бы князь ни шел, всюду на его пути валялись среди ароматических трав обломки мрамора и шипели ехидны, и все это не походило на Черниговскую землю и половецкие поля.
Зимой, когда Русь засыпало снегом, на острове начинали идти проливные дожди и продолжались до февраля, и тогда звонкие горные ручьи превращались в бурные потоки. Вскоре долины покрывались пестрыми цветами. Феофания плела из них венки, тихо напевая греческую песенку. Не верилось, что в этот час русские дубы покрыты инеем, а люди в Чернигове ходят в медвежьих шубах и ездят на скрипучих санях.
Борей тосковал:
– Не по-нашему здесь живут. Ни ржаного хлеба, ни пенного меда!
С наступлением на острове дождливых дней все спешили спрятаться под благодетельной крышей, а мулов и ослов загоняли под навес. В такую погоду Олег и Феофания проводили время в мрачных покоях монастырского дома. Вероятно, прежние обитатели этого жилища не отличались большой склонностью к постам и воздержанию и соорудили огромный очаг в углу для приготовления пищи. Когда Олег уходил с воинами на охоту и ему удавалось убить вепря, Борей разводил огонь, насаживал на железный прут кровавые куски мяса, и вскоре все помещение наполнялось едким дымком, смешанным с раздражающим запахом жареной свинины. Сидя на корточках у очага, конюх усердно поворачивал ручку вертела и время от времени поливал жаркое жиром, стекавшим в подставленный медный сосуд.
