щенок, все восхищался моей изобретательностью. Да, в этом мне не откажешь. Так что теперь сенатору Несбиту ничто не грозит!
— А потом ты позвонил мне.
— Да, позвонил тебе, — согласился израильтянин. — Мы встречались дважды, мой друг, и я увидел в тебе человека, полного ненависти сродни моей, и вызвана наша ненависть была схожими причинами. Моя интуиция подсказала мне, что стоит рискнуть и сообщить тебе обо всем, но я просто привел тебе факты, а выводы ты уже сделал сам.
— Интуиция не подвела тебя.
— Выдающиеся солдаты, особенно испытанные боевые командиры, всегда могут заглянуть друг другу в душу, не так ли?
— В одном только ты не прав. Я не антисемит.
— Наверняка антисемит, да и я тоже! Для меня на первом месте солдаты, а потом уж еврея, точно так же как для тебя на первом месте солдаты, а уж потом неевреи!
— Если подумать, то ты прав.
— Что ты будешь делать... вечером?
— Держаться поближе, а может быть, даже буду в Белом доме. После того как все произойдет, мне надо будет быстро и решительно взять все в свои руки.
— А это произойдет именно там?
— А где же еще?.. Думаю, нам надо оставить эту тему.
— И я так считаю. Желаю удачного дня, Жеребец.
— Шалом, Мустанг. — Генерал Майерз, председатель Объединенного комитета начальников штабов, положил трубку.
Глава 35
14 часов 38 минут
Эйнджел Кейпел появилась из выхода № 17 аэровокзала в сопровождении толпы пассажиров и журналистов, шумно задававших свои вопросы. Заметив среди встречающих младшего барона и его тетушку, Эйнджел попросила служащего аэропорта отвести их в отдельную комнату.
— Извини меня, Паоло, — сказала она, — тебе, наверное, неприятна вся эта бестолковая суета.
— Они все любят тебя. Как же мне может это не нравиться?
— А вот мне не нравится. Меня единственно утешает, что через месяц после завершения телесериала все уже позабудут обо мне.
— Никогда.
Бажарат оборвала их разговор, протянув Эйнджел запечатанный конверт.
— Отец Данте Паоло не хочет, чтобы он прочитал содержащиеся здесь инструкции раньше завтрашнего утра.
— Почему?
— Ничего не могу вам на это ответить, потому что сама не знаю, Анджелина. У моего брата свои причуды, и я не задаю ему вопросов. Знаю только, что я буду очень занята делами, а Данте Паоло сказал мне, что хочет завтра утром отправиться в Нью-Йорк, чтобы побыть с вами и вашей семьей.
— Разумеется, если ты позволишь, Эйнджел, — испуганно добавил Николо.
— Позволю? Боже праведный, это будет грандиозно! У нас есть домик на озере в Коннектикуте, и мы сможем все вместе отправиться туда на уик-энд. Благородный юноша, ты увидишь актрису, которая умеет готовить!
Открылась дверь, и появился служащий аэропорта, который проводил их в эту комнату.
— Мисс Кейпел, мы связались с вашей студией и все уладили. Отсюда в Нью-Йорк вы полетите на частном реактивном самолете. Гораздо удобнее, публика будет меньше докучать вам.
— Внимание публики не утомляет меня. Ведь это мои зрители.
— Но они покидают свои места и толпятся в проходах во время полета.
— О, я понимаю. Значит, их поведение доставляет больше неприятностей вам, а не мне.
— Мы должны обеспечивать безопасность пассажиров в полете, мисс Кейпел.
— Тут я не могу с вами спорить, сэр.
— Большое спасибо. Если не возражаете, то самолет мог бы вылететь прямо сейчас. Эйнджел повернулась к Николо:
— Эй, благородный юноша, можешь поцеловать меня на прощание, если хочешь. Здесь нет ни фотографов, ни моего отца.
— Спасибо, Эйнджел. — Смущенный Николо нежно поцеловал ее, и юная телезвезда вышла из комнаты в сопровождении служащего аэропорта, унося с собой толстый коричневый конверт с двадцатью четырьмя тысячами долларов.
— Вы взяли его? — спросил Хоторн по телефону. — Черт побери, прошло уже почти три часа, а от вас ни слуху ни духу?
— А у меня никаких вестей от двух израильтян, которые привезли важную информацию, что гораздо больше беспокоит меня, коммандер, — ответил госсекретарь Палиссер, с трудом сдерживая гнев.
— А как насчет Майерза?
— Он под наблюдением. Это все, на что согласился президент, пока не будет неопровержимых доказательств. Он ясно дал мне понять, что арест такого героя, как Майерз, отнюдь не добавит популярности его администрации. Президент предложил передать вашу информацию в сенат для расследования.
— Он в своем уме?
— Я постараюсь убедить его.
— Ладно, а где Майерз?
— В настоящее время у себя в кабинете, занят обычными делами.
— Его телефон прослушивается?
— Он моментально это обнаружит. Даже и не думайте об этом.
— Что слышно от ЦРУ?
— Ничего. Я лично разговаривал с исполняющим обязанности директора, но у него никаких новостей. Наверняка и у Лондона ничего нет, иначе они бы уже давно позвонили. Но, честно говоря, похоже, что у нас огромная утечка информации, и я сам уже стараюсь никому не звонить по нашим якобы секретным каналам.
— Есть старое правило, господин госсекретарь. Если ваш план проваливается, то побыстрее и потихоньку откажитесь от него, а если кто-то упомянет о нем, сделайте вид, что не понимаете, о чем идет речь.
— Что же нам теперь делать, Хоторн? Или, точнее, — что вы теперь сможете сделать?
— Кое-что, чего бы мне чертовски не хотелось делать. Я встречусь с Филлис Стивенс.
— Думаете, она знает что-то? Сможет вам что-то сообщить?
— Она может знать, даже сама не подозревая об этом. Она всегда защищала мужа, когда дело касалось Генри, была бетонной стеной вокруг него, через которую никто не мог пройти. Здесь мы еще не искали.
— Полиция все хранит в тайне, но у них нет никаких улик...
— Люди, с которыми мы имеем дело, не оставляют улик, — прервал госсекретаря Хоторн. — Во всяком случае, таких, какие может обнаружить полиция. То, что случилось с Генри, имеет отношение ко мне.
— Вы уверены в этом?
— Не совсем, но вероятность большая.
— Почему?
— Потому что Хэнк совершил ошибку, ту же самую, что и в Амстердаме. Несмотря на свою профессиональную скрытность, он слишком много говорил, когда делать этого не следовало. Подобное случилось и в Амстердаме.
— Не могли бы вы пояснить?
— А почему бы и нет — в сложившейся-то ситуации? Ваш директор ЦРУ Джиллетт знал о вражде между
